– Юрий Викторович, как возникла традиция проведения «Чернобыльского шляха»?
– Первый Чернобыльский шлях прошел 30 сентября 1989 года. Хотя, если говорить о самой первой акции оппозиции, посвященной Чернобыльской трагедии, то это был митинг, проведенный нами в том же 1989 году на площади Ленина.
Вообще 1989 год знаменателен тем, что наконец начала просачиваться информация об истинных масштабах трагедии, были сняты цензурные запреты.
– А кто придумал само название: «Чернобыльский шлях»?
– Я теперь точно не помню… Возможно, честь создания этого брэнда принадлежит Зенону Позняку, он человек с фантазией. А что касается заявителей первого «Чернобыльского шляха», то их было трое: Зенон Позняк, Геннадий Грушевой и я – тогдашний заместитель Позняка по Народному фронту…
Все тогда было иначе. Нас даже пригласили накануне выступить в Совете Министров с докладом по проблемам Чернобыля. Это было поручено мне – все же доктор наук, профессор, и я выступал перед членами правительства.
Было страшновато, но собрался с духом и изложил все как понимал: это трагедия, это должно быть в центре внимания и общества, и правительств…
Тогда все прошло хорошо. Мы получили разрешение, по сути, на все: на сбор возле часового завода, шествие по проспекту и митинг на площади Ленина. Единственное: нам тогда не дали звукоусиление – как, впрочем, и сейчас…
Причем выглядело все смешно. На этой же площади состоялся митинг, о котором я уже упоминал и на котором, кстати, выступал тогдашний руководитель Беларуси Ефрем Соколов. Мингорисполком соорудил на площади платформу, установили микрофоны и «колокольчики», у нас спрашивали: вы не будете против, если выступит Соколов? Конечно, пусть выступает…
Правда, его тогда освистали… Он допустил совершенно нелепую ошибку. Все наши ораторы выходили к микрофону, сняв головной убор: по сути, все снимали шапку перед людьми, которых собралось очень много. А он вышел в своей богатой ондатровой шапке – тогда это была еще редкость… И на крик: «Сними шапку!» – не отреагировал. Тогда вся площадь начала скандировать: «Сними шапку!» Но он уперся: как же, он будет перед кем-то шапку снимать! Он потом все же снял шапку, но слушать его уже не стали.
…А в сентябре 1989 года дали разрешение, но не дали усилителей. Но все равно подготовка к первому «Чернобыльскому шляху» велась очень продуманно. Группы наших активистов разъехались по районам, приглашая жителей загрязненных территорий на митинг. Характерно, что власти всегда практически шли навстречу, находили бесплатные или недорогие автобусы. Номенклатура побаивалась…
Из Москвы без нашего приглашения приехал академик Велихов, он был потрясен количеством участников и качеством выступлений…
А день был ясный, людей собралось около 25000, все было хорошо организовано. Как всегда у БНФ, работала дружина, которая следила за порядком… Мы шли по проезжей части, и даже продавщицы из магазинов высыпали на улицу посмотреть…
Очень все было эффектно! Но звукоусиления нам не дали, а своего тогда еще не было. Платформы, с которой можно было бы говорить, не было тоже. Пришлось тесниться к ступеням пединститута, на которые поднялись все лидеры. Туда же теснились люди, резонно желая услышать ораторов. И это привело к тому, что движение троллейбусов, которые тогда ходили мимо «красного костела», оказалось перекрытым.
Мне запомнилось еще несколько деталей. Хотелось как-то эмоционально закончить митинг, и никто не знал как? А накануне тогдашний секретарь горкома партии Петр Кравченко предложил мне книги нескольких запретных тогда поэтов, в том числе Натальи Арсеньевой. И я тогда впервые прочитал ее «Магутны Божа!» Эти стихи очень понравились, и я предложил прочитать их в завершение митинга. Так и было сделано.
И еще я тогда вел митинг и не дал выступить Гончарику. Он был лидером официальных профсоюзов, и мне не казалась уместной его речь на этом митинге.
– Тогда все обошлось без конфликтов с чиновниками?
– Да не совсем. Хотя все было спокойно, разошлись тихо, на следующий день к нам пришла милиция. Собственно, мне позвонил Позняк и сказал, что к нему пришли, но он от них прячется. Я не стал прятаться и получил предписание в суд. Это был первый в моей жизни суд за политическую деятельность.
Присудили два месяца принудительных работ, за то что было перекрыто движение. А Позняка так и не нашли, но ему дали штраф в 300 рублей.
Это вызвало возмущение у народа, был организован сбор средств. Собрали значительно больше…
Потом мы организовали Чернобыльский трибунал. Потом были поездка в Америку, встречи с диаспорой. Геннадий Грушевой в то время был ответственным за тему Чернобыля, и он очень много сделал, для того чтобы собрать средства на оздоровление детей.
Потом мы решили, что «шлях» будет ежегодным. Потом появились карты загрязненных территорий, что вызвало очередной всплеск энтузиазма…
Под воздействием всего этого было принято постановление Верховного Совета СССР, согласно которому на ликвидацию последствий аварии дополнительно были выделены солидные деньги.
Второй шлях был в 1990-м году под дождем, нас не пустили на площадь Ленина, и мы вынуждены были прийти на площадь Свободы. Участвовала большая группа наших депутатов в Верховном Совете. Художник Алесь Марочкин написал икону Чернобыльской Божьей матери. Эта икона и чернобыльский колокол стали с тех пор непременными атрибутами…
– Вы не считаете, что в те времена была немалая доля чернобыльской конъюнктуры? Что на этом строили свою карьеру многие политики?
– Конечно. Так было всегда, так было и в те времена. Например, будущий академик Конопля – совершенно непубличный человек из комсомольской номенклатуры – прошел на этой волне не только в Верховный Совет 12 созыва, но и в следующий. Собственно говоря, не было ученого или политика, который в этой теме не отмечался бы…
Но было много людей, которые боролись с последствиями без корыстных целей: например, доктор Тамара Белоокая. А вспомните замечательного человека – Ивана Никитченко! А в Гомеле – депутата Верховного Совета коммуниста Виктора Хомича…
На таких, как они, все и держалось.
– Но последующие «шляхи» проходили бесконфликтно, по-моему?
– Да, до 1996 года. Тогда уже начинались изменения в правилах проведения массовых мероприятий – до того вполне демократичных. Но и в 1996 году мы договорились с милицией. Они требовали, чтобы, собравшись у Академии наук, мы вышли на проспект, тут же свернули с него на Красную и далее следовали по переулкам…
Потом все же нам разрешили дойти по проспекту до цирка и только там повернуть направо.
Вначале все было спокойно. Я еще успел через динамик в милицейской машине озвучить просьбу не нарушать порядок. Но образовалась огромная колонна (мне некогда было считать, но потом называли цифру около 60 тысяч человек!), она формировалась с разных направлений, и я оказался в середине. Пробираюсь к голове колонны, а там уже крик: возле филармонии, в нарушение договоренностей, выставлен милицейский заслон.
Народ сильно возбудился! Смотрю: перевернутые милицейские машины, две кажется… Все бегают, шум, гам, милиция палками машет… И даже я в горячке, пытаясь чего-то доказать не слушающему меня милиционеру, хотел стукнуть его зонтиком по фуражке, но промахнулся…
И тут как-то само собой все получилось: милиция куда-то исчезла, народ успокоился и опять выстроился в колонну, и мы опять пошли организованно. Дошли до перекрестка перед трамвайной линией – стоят тяжелые грузовики. Народ преодолел эту преграду легко, дальше пошли без сопротивления и только возле цирка опять наткнулись на стену милицейских щитов. Тут я понял, что могут быть серьезные неприятности.
К тому же, перед шествием нам сообщили, что для участия в «шляхе» едут люди из Львова. Я не был сторонником их методов, к тому же частично их сняли с поездов. Но с десяток доехали. Был там, кажется, внук митрополита Шептицкого… Мы разговаривали с этими молодыми ребятами и просили их обойтись без эксцессов. Не обошлось…
Первым из лидеров к колонне обратился Геннадий Карпенко, который стал уговаривать людей повернуть направо. Потом пошел я и стал очень настойчиво кричать, просить повернуть…
Я едва не сорвал голос, но колонна начала поворачивать. А тут лежала еще одна перевернутая милицейская машина. Я призвал поставить ее на колеса. Мы сделали это и пошли дальше.
На Немиге под мостом украинцы начали бросать камни в милиционеров – сам слышал как они стучали по щитам. Некоторые даже пытались зайти милиционерам в тыл. Но удалось все же, более или менее мирно, дойти до Дворца спорта и там провести митинг.
Вот там я, кстати, «подставил» Зенона Поняка. Я сказал, что надо почтить память только что погибшего Джохара Дудаева. Он засомневался. Тогда я предложил: «Если ты не хочешь, то я скажу».
Тогда он сказал сам. И это ему долго вспоминали потом…
Так или иначе, какое-то время «Чернобыльский шлях» был самой массовой и организованной акцией. Всех привлекала его абсолютно гуманная цель…
– Изначально организатором бы Народный фронт. Потом что-то переменилось?
– Да, переменилось. И причины понятны. Во-первых, со временем накапливается усталость. Во-вторых, появились люди, которых мирное течение шляха не устраивало, они хотели доказать что-то свое. Таким образом, получилось, например, побоище возле парка Горького, которое дало милиции повод применять жесткие меры.
Потом милиция все охотнее и все более жестко применяла силу… И «шлях» перестал быть приоритетным…
– Сегодня в шляхе участвует только одна чернобыльская организация?
– Да, только организация «Экодом» участвует, да и то она себя позиционирует не как чернобыльская, а как антиостровецкая… А все просто: общественные организации сидят на определенных финансовых источниках. Чернобыльские организации привыкли, что их власти не трогают, и они сидят тише воды, ниже травы. Им достаточно того, что они где-то за рубежом воспринимаются как защитники чернобыльской проблемы.
Политические партии, конечно, тоже участвуют. Но за лидерство в этом мероприятии уже никто не борется. На заседания оргкомитета приходят люди из ОГП, БНФ, христианских демократов. Молодой фронт был…
Последние лет пять с «Молодым фронтом» были вечные проблемы. Они считали себя радикалами, а меня – последним трусом. Я считал, что не надо драться с милицией, они считали, что надо…
Автор: Анатолий Гуляев
Источник: Витебский курьер
Фото: 5min.by
