Мы публикуем большое интервью журналиста «Народной Воли» Марины Коктыш с известным правозащитником, активистом гражданской кампании «НАШ ДОМ» Валерием Щукиным.
Мы встретились с Валерием Щукиным в день его рождения. Конечно, я пришла с подарком. Капитан второго ранга запаса, известный правозащитник развел руками: «Я теперь спиртные напитки вообще не употребляю. Диабет… Давай по кофейку, что ли?» Стоит заметить, что и без горячительных напитков разговор получился очень интимным.
ЖИЗНЬ КАК МЕЛОДРАМА
— Валерий Алексеевич, что-то у вас глаза грустные…
— Ну, есть немного… Все оттого, что голову некуда ночью положить.
— А мне казалось, вы уже давно ночуете не на вокзалах, а живете вместе с дочкой, внуками и правнуками.
— Да я не об этом! На подушке спать, конечно, удобно, но на женской груди – комфортнее. Ты же знаешь, что я вдовец, а привести даму – элементарно некуда, хоть у меня и отдельная комната. Квартира битком! И даже если ты придешь к нам в гости – переночевать будет негде.
— Может, квартиру снять?
— Сомневаюсь, что моей пенсии хватит на это. На жизнь хватает, не жалуюсь, а жилье – это уже совсем другая статья расходов.
— А если пойти жить на территорию любимой женщины?
— Жену надо вести к себе в дом. Я так воспитан.
— Валерий Алексеевич, вы продолжаете заниматься правозащитной деятельностью?
— Мои приоритеты не изменились. По-прежнему пытаюсь помогать людям. Правда сейчас практически не пишу на политические темы – и без меня аналитиков хватает.
Я сосредоточился на проблеме, о которой мало говорят. У нас тысячи детей, отобранных у родителей! Причем не у пропащих пьяниц. Или вот ситуация: родители погибли. Ребенок живет с бабушками-дедушками. И в один прекрасный день приходят органы опеки и забирают ребенка в приют. А оформление опекунства – довольно непростая процедура, нужно предоставить немало справок: о доходах, состоянии здоровья и прочем. Есть список болезней, при которых, скорее всего, не удастся оформить опекунство, среди них, кстати, и диабет.
Меня сегодня многие упрекают: мол, был в парламенте и ни разу не поднял этот вопрос. Но я тогда просто не знал об этом. Как и не представлял, что в тюрьмах делается, пока сам туда не попал и не увидел своими глазами.
— Смотрю, вы по-прежнему без зубов. Помню, рассказывали, что зубы стали дружно выпадать после трехмесячной отсидки в жодинской тюрьме…
— Да. У меня там зуб разболелся, врачи сказали: нужно вырвать. В тюрьме предупредили: вырвем, но обезболивающего у нас нет. И я не рискнул. Два с лишним месяца был на анальгине. И после этого все мои зубы полетели – один за другим…
Сейчас можно без проблем поставить новые. Ввинтить что-то там, но доктора сказали мне так: мы, конечно, можем сделать, но без гарантий, потому что с вашими показателями сахара это бессмысленная трата денег – они, скорее всего, не приживутся.
А носить вставную челюсть – это в моем понимании как секс в презервативе. Я пробовал, мне не понравилось.
— Вы сейчас про зубы?
— Про зубы, конечно! (Смеется). А знаешь, я уже привык. Просто стараюсь лишний раз рот широко не раскрывать.
— А вообще со здоровьем у вас как?
— Ну как… В обморок уже, слава Богу, на улице не падаю. А то пару раз было, что шлеп – и лежишь! Сейчас кладу в карман записку о том, что диабетик. Потому что если вдруг что случается, чаще всего под язык таблетку от сердца кладут. А мне просто сладкое нужно.
— Инсулин колете?
— Уже больше года. Инсулин и спиртные напитки не очень сочетаются, поэтому стараюсь вообще спиртное не употреблять, даже когда есть хороший повод. Правда, иногда все равно запреты нарушаю. Но мне дочка по этому поводу строго сказала: где пьешь, там и ночуешь.
— Чувствую, вам есть что вспомнить на старости лет…
— Много думаю в последнее время, все ли правильно в своей жизни делал. Я ведь много решений разных принимал…
Будешь смеяться – я подсел на российские мелодрамы. И все эти семейные страдания и переживания пытаюсь сравнивать со своей жизнью…
— Так у вас тоже все почти как в кино про любовь: жена знала, что вы увлечены другой…
— Более того, они были знакомы. Но жена, светлая ей память, принимала ситуацию такой, какая она есть. Я по знаку зодиака Овен, мной особо не покомандуешь. У нас в семье действовал армейский принцип: мы посовещались, и я решил. И мне некогда не приходило в голову обвинить жену или кого-то еще, что что-то пошло не так. Я сам решал – значит, сам был и виноват во всем.
Кстати, мои мать и тетка были категорически против моей женитьбы и убеждали мою избранницу, что ей со мной придется несладко. Спасибо моей супруге за то, что она не пыталась меня переделать! Приняла таким, какой есть. Для меня на первом месте всегда была служба, а жена и дети – потом.
— Думаете, это правильно?
— Я так жил. И думаю, что для мужчины это правильно.
ЦВЕТЫ ДЛЯ ЛЕНИНА
— Если бы время, как кинопленку, можно было отмотать назад, что бы вы изменили в своей жизни?
— С точки зрения жизни или политики?
— И того и другого.
— Мы много дров наломали в Верховном Совете. Я военный человек. И, как армейский товарищ, беспрекословно подчинялся своему партийному «генералу» Сергею Калякину. Даже когда был с ним категорически не согласен! Меня так учили. А нужно было делать так, как считаешь нужным. Тем более меня все равно в конечном итоге выгнали из партии.
— Причем дважды!
— Первый раз еще в молодости был. А Калякин выгнал меня за то, что было решение фракции проголосовать «против», а я был «за». Но проголосовать «против» можно было тремя способами: сказать нет, воздержаться или вообще не явиться на заседание парламента. Я воздержался. И некоторых это сильно возмутило.
— Небось в обиде на Калякина?
— Я ни на кого зла не держу. Но требую, чтобы мое исключение из партии признали ошибочным и восстановили. А Калякин говорит: пусть подает заявление и вступает в партию на общих основаниях. Для меня такой подход неприемлем.
— Как вы сегодня к коммунистическим идеалам относитесь?
— Я был, есть и останусь коммунистом. Много лет назад, когда уже начали критиковать коммунистические взгляды, я задал себе вопрос: навязали ли мне их или нет? И ответил себе так: уже не имеет значения, как эти идеи попали в мой организм, но они там проросли и стали моими. И менять взгляды уже не буду.
— Слушайте, ну а цветы на 7 ноября к памятнику Ленина? Те, кто плохо помнит, что такое Советский Союз, вообще не понимают, что это за фетишизм такой.
— А до 1917 года пели гимн «Боже, царя храни!». Для того поколения царь был наместником Бога на земле. А для коммунистов вдохновителем и идеологом был Ленин.
— А в Бога верите?
— Я православный атеист. (Смеется.)
— Крестик носите?
— У меня крестик висит над моей головой над кроватью. Мне его дал батюшка, когда я крестил крестницу. Не ношу, но висит. Вообще-то, мое сознание с трудом воспринимает теорию о том, что Бог – создатель всего на свете. Но я убежден, что какая-то высшая сила все-таки есть. И в особо трудные моменты своей жизни я говорю себе: «Господи, помоги!». Но при этом я прошу не прямой помощи, а дать мне силы выстоять и не сломаться.
Для меня, военного человека, самое страшное – сломаться. Это все равно что сдаться в плен. А моряки вообще в плен не сдаются.
— А в загробную жизнь верите?
— Не исключаю. Ничто ведь не исчезает в никуда. Я понимаю, что тело умирает. А мозг? А мысли?..
— Хорошо помню, как один белорусский режиссер, впервые увидев вас на каком-то мероприятии, сказал: «Коммунистов с такими глазами не бывает!»
— Все, с кем я общаюсь, уважительно ко мне относятся. Я не скрываю своих убеждений. Вот меня недавно приглашали пойти на пикет в поддержку Савченко. Я сказал, что против Россиян не воюю. Во-первых, сам наполовину русский. Родился во Владивостоке, к тому же давал присягу советскому народу. Значит, должен защищать и русский, и белорусский, и украинский народы.
— Наверняка ведь не все, что делается сейчас в России, вы принимаете…
— Я в России не был уже тысячу лет. И что там делается – не знаю. А то, что пишут… Понимаешь, чтобы составить свое мнение, нужно там пожить и все увидеть своими глазами.
КАК ПОБЕДИТЬ СТРАХ
— В свое время вы выиграли парламентские выборы у Владимира Гостюхина. Меня удивило, как тепло вы с ним обнялись, случайно встретившись в метро…
— Мы друг на друга бочку не катили. Боролись, но честно. Я попал в парламент, он – нет. Это не повод, чтобы быть врагами. И вообще, я не сторонник войны компроматов и никогда этим приемом не пользовался.
— Валерий Алексеевич, в вашей жизни было немало таких передряг, что называется, на грани. Вас и с митингов на руках милиция выносила, и в тюрьме по-разному прессовали. А вы всегда такой озорной, бесстрашный. Или это только со стороны так кажется? Вам бывало страшно в какие-то моменты?
— Когда меня в первый раз вели на Окрестина, я дрожал как осиновый листочек. Это было настолько заметно, что дежурный, глядя на меня, спросил: «В первый раз, что ли?»
Как победить страх?.. Я солдат. И мое дело идти под пули. Боязнь того, что тебя убьют… Знаешь, мне сейчас 74 года. Ну какая разница, умру я в 74 или 75? Это ведь по сути уже ничего не меняет. А вообще отсутствие страха – это наживное, а не врожденное.
— Примерно год назад вы попали в военный госпиталь. Хворь прихватила так сильно, что вы, как мне показалось, даже пали духом…
— Я год был почти как овощ. Меня дочка с ложечки кормила. Пока все нормализовалось, пока перешел на инсулин, пока привык… Теперь все более-менее стабилизировалось.
— Вы давно ушли из активной политики, а раньше ведь на всех митингах – в первых рядах были…
— Честно говоря, ходить на демонстрации уже тяжеловато. Раньше я все время пешком ходил, а сейчас даже одну остановку еду на транспорте.
— Вы были одним из первых, кто стал бороться за права заключенных.
— Не поверишь, но мне до сих пор говорят за это спасибо.
Я могу гордиться тем, что в следственных изоляторах стали давать заключенным ложки, а не обрубки, что унитазы в камерах огородили.
Хотя меня пытались всячески приструнить в тюрьме. Ну вот, например, дают булку хлеба на день. А ножа нет. Хочешь есть – ломай. Пытались резать хлеб ниткой, скрученной десять раз. Но нитки тоже отбирают. Я стал возмущаться. И мне одному давали резаную булку, а остальным – целую. И вот как жить при таких условиях в одной камере с людьми?
Или еще случай про эти ложки обрубленные. Когда нам снова принесли эти обрубки, я просто швырнул их на пол. Тут же ворвались охранники с криком: «Подберите, или сейчас ОМОН вызовем!» А ОМОН да трех не считает: ставят всех лицом к стенке и без разбора начинают дубасить дубинками. Камера была готова меня растерзать…
Потом ложку принципиально приносили только мне. В тюрьмах хорошие психологи работают – они там знают, как поставить человека на место… А сейчас ложки дают всем. И я с гордостью повторю: это моя заслуга.
— Знаю, что больше всего на свете вы дорожите своей бородой. Запомнили тех, кто насильственно сбрил ее во время одной из отсидок в жодинской тюрьме?
— Это было противозаконно. Потом, когда об этом случае написала «Народная Воля», ко мне в камеру приезжали извиняться сотрудники тогда еще Комитета по исполнению наказаний, просили, чтобы я не писал жалобу.
Я ни на кого обиды не держу. Бог прощает, а я уж тем более.
Единственное, я бы хотел дожить до того момента, когда жизнь накажет полоцкую судью Зою Плаксу, которая сделала меня бомжом. Благодаря ее решению меня из общежития просто выписали в никуда. И я стал бомжом, был вынужден некоторое время буквально жить на вокзалах.
— Вы как-то сказали: «Займусь мемуарами, когда окончательно силы сдадут, когда не смогу больше ничего делать…»
— Я начал писать воспоминания. А потом у меня компьютер сломался, долго не мог собрать деньги на новый. Сейчас купил, но вдохновение пропало.
— Выписала себе цитату из одного вашего интервью: «Единственное, чего надо бояться, — что ты умрешь и не успеешь всего сделать». Что вы еще хотите успеть?
— Чтобы парламент изменился. Я не претендую на депутатство, но мог бы пойти помощником к какому-то народному избраннику. У меня богатый опыт, который я хотел бы кому-то передать. Мои знания некоторых вопросов могут принести пользу обществу.
— А для себя что хотели бы?
Я совершенно неприхотлив. Мне не нужна дорогая одежда. Есть я могу что угодно, не все люблю, правда, но это уже другой разговор.
Мне не стыдно ни перед собой, ни перед обществом, ни перед детьми. Всякое, конечно, бывало в жизни. Будучи командиром части, я и под суд отдавал, и на гауптвахту отправлял. И плакать иногда от этого хотелось…
— Валерий Алексеевич, а вы счастливы?
— Смотря что понимать под этим словом…
Да, у меня нет машины, отдельной квартиры, кожаной куртки. Но жизнью я вполне удовлетворен. И в личной жизни все, наверное, сложилось неплохо. Дети есть, семь внуков, два правнука…
А самое главное – я по-прежнему влюблен…
Источник: газета «Народная Воля», № 31 (4078) от 22 апреля 2016 г.
