73-летний Валерий Щукин одним из первых начал бороться за права политзаключенных в Беларуси.

Сам Валерий Щукин, ныне – один из лидеров «Нашего Дома», не раз бывший рекордсменом по количеству пребывания на «сутках», говорит, что раньше даже вел дневник, где учитывал каждую собственную «ходку». А когда цифра стала трехзначной, перестал вести учет.

Он, как никто другой знает, в каких условиях содержатся белорусские узники за решеткой, и был одним из первых, кто стал бороться за их права. О выживании в условиях неволи, о заостренном чувстве справедливости Валерий Щукин рассказывает сайту palitviazni.infо.

— Валерий Алексеевич, вспомните за что оказались за решеткой в самый первый раз?

— Это было так давно, что обстоятельства именно первой «ходки» вспомнить сейчас трудно. Я точно не помню, за что оказался в неволе впервые, но однозначно это было после того, как Лукашенко фактически разогнал парламент XIII созыва. Ведь в середине 90-х действующих депутатов сажать все-таки боялись.

Лишившись депутатской неприкосновенности, я не бросил активной гражданской деятельности, за что и попал в поле зрения наших правоохранительных органов. Сначала меня просто пытались пугать, но я, бывший офицер, на угрозы просто не обращал внимание. Потом меня наказывали штрафами по административным статьям, «поехал на сутки»…

-Признайтесь, было немного страшновато?

— Было. Но не от того, что будут бить или пытать. Я, как любой нормальный человек, боялся неизвестности. Что там? Как там? Чего ждать? Первые мои «сутки» проходили в печально известном приемнике-распределителе на Окрестина. То, что я там увидел, было ужасно.

Это сейчас в камерах этого учреждения находятся нары, а в середине 90-х в каждой из камер был обычный деревянный настил, так называемая «сцена». Ну и вот представьте: одновременно на этом деревянном настиле лежит человек двадцать. Разумеется, особо не раскинешься, поэтому все лежат плотно друг к другу и вращаются по «расписанию». Пытка? Безусловно.

Кроме того, обычных перекрытий у санузлов не было. Воняло, дай Бог! А в камере №8 санузел находился на своеобразных ступеньках. Сидишь, а все сокамерники на тебя смотрят, как на сидельца «на престоле». Издевательство? Также, безусловно. С этим надо было что-то делать. Я стал писать в Департамент исполнения наказаний, в силовые министерства, в прессу.

Я не ставлю себе это в заслугу. Во-первых, арестанты — это же не скотина, а такие же люди. Во-вторых, не терплю, когда унижают человеческое достоинство. В конце концов, я дописался до того, что условия в спецприемнике улучшились. Сейчас, насколько я знаю, арестованным даже ложки выдают.

 -Вам не давали?

— Арестованным давали только нижнюю часть ложки, так называемое «хлебало». Как хочешь, так и харчуйся из нее. Я посчитал, что такое положение вещей унижает мое человеческое достоинство и просто выбросил это «хлебало» из камеры в коридор. Поднялся крик, прибежали охранники, мол, кто тут поднимает бунт? Камеру «обшмонали», кому-то дубинкой досталось. Но я стоял на своем — я не скотина, чтобы так есть. Мне пытались объяснять, что целой ложкой при желании я могу себе вены порезать. В результате, мне принесли нормальную ложку. И потом за этот «шмон» я был врагом для других сидельцев.

Может вам покажется, что я рассказываю о незначительных вещах, но я уверен, что именно из таких мелочей выстраивается справедливость и человеческое достоинство. Я не могу дать правильный рецепт каждому: делай, как я. Просто знаю, что за свои права всегда нужно бороться.

— Эта борьба дорого стоит…

Степень того, как далеко ты можешь зайти, каждый человек решает сам. Кто голодает, кто-то не пишет заявление на помилование Лукашенко, кто-то просто требует соблюдения закона, даже находясь за решеткой.

Кстати, я сидел на Окрестина, на Володарке, в Жодино… Но никогда не ходил с замкнутыми за спиной руками и не становился лицом к стене. Почему? Нигде нет такой нормы, что арестант должен подчиняться этим правилам. Да, эти нормы содержатся во внутренних правилах закрытых учреждений, но нигде в публичной печати их не было. Поэтому я решил для себя просто: если граждан Беларуси публично не обязали ходить по схеме «руки за спиной — лицом к стене», то я этого делать не буду.

— Применяли к вам физическую силу за такое своеволие?

— За решеткой меня никто и пальцем ни разу не тронул. Били в основном во время задержания сумасшедшие в штатском. Помню, во время наблюдения за местными выборами в 2007-м году меня буквально вынесли с участка. Двое несли, а третий сапогом по спине бил.

А за решеткой мне никогда, слава Богу, не доставалось. Хотя там, поверьте, и без физических издевательств несладко. И нет четкого рецепта, как себя там вести. Задача карательной белорусского машины — сломать, а не перевоспитать человека. Задача сидельца — остаться человеком, не сломаться.

Хотя для человека, который туда попадает впервые, — это, безусловно, стресс. Если тебе на весь срок заключения выдают небольшой кусок бумаги для туалета и кубический сантиметр мылa, то, как говорят, простите … И не важно, сколько ты сидишь — трое суток, десять или пятнадцать. Хочешь — выброси то мыло, а можешь мыться раз в неделю. Да еще и право просто помыться надо еще отстаивать.

— Даже так?

— Однажды мне дали 15 суток за то, что я якобы ругался матом. Сутки отбывал в Большой Берестовице, что в Гродненской области. Зная свои права, стал требовать исполнения закона. А в той Берестовицe условий, чтобы арестованные могли помыться, просто нет. Я говорю: «Мне все равно. Хотя в баню ведите, но закон выполняйте». Выход милиционеры нашли — принесли мне два ведра воды и вывели во двор местного участка. Стою, умываюсь, а вокруг жилые дома. И местные жители с интересом за процессом наблюдали.

— Валерий Алексеевич, не жалеете, что ваша жизнь сложилась именно так. Ведь это, по сути, борьба с ветряными мельницами…

— Знаете, я никогда не рассказывал это раньше, но меня хотели назначить депутатом Палаты Представителей первого созыва. Предлагали разнообразные бонусы, деньги, должность. Но я отказался, так как выбрал свой путь. И ни разу по пожалел о том, какую жизнь прожил. Я солдат, отдавший много лет службе на флоте, а в гражданской жизни пополнил ряды солдат армии справедливости — простых и честных людей. Я видел свое предначертание в том, чтобы помогать людям. Помогая им, отстаивая свои и их права, приходилось чем-то жертвовать. В моем случае — свободой.

— Многие знают, что вы не признаете Александра Лукашенко законным правителем. Но знаю, что однажды все-таки к нему обратились…

— Да, однажды это было. В те времена, когда я был депутатом Верховного Совета. Я обратился к нему с письмом, в котором просил не подписывать Закон о трансплантации в той редакции, в которой он был. Дело в том, что этот закон был, так сказать, анонимным. Я выступал за то, чтобы человек, которому пересаживают орган, мог знать своего донора. После моего обращения Лукашенко документ и действительно не подписал. Потом депутатов лишили полномочий, а позже Палата представителей приняла этот закон в еще худшем виде…

— Как вы почувствовали, что страна попадает в трясину диктатуры?

— Знаковой стала отставка Виктора Гончара. Потом ни одни выборы не были признаны свободными. И я вам скажу, что Беларусь скатилась к диктатуре шепотом. Шепотом председателей участковых избирательных комиссий, которые стали писать «нужные», а не реальные цифры.

— Кстати, ваш радикализм помогал вам в жизни?

Когда я был депутатом Полоцкого городского совета, меня выселили из общежития, где у меня была прописка. Мотивация нашлась такая: кому-то срочно нужно мое «койко-место». Через суд меня выгнали из общежития, я жил на полоцком и витебском вокзалах. Это не значит, что мне негде было жить. Просто я выбрал такую форму борьбы. Так, она стала безрезультатной, но не каждая атака приводит к поражению противника. В статусе «бомжа» я пробыл тринадцать лет, паспорт мне сделали в этом году. За это время меня пытались лишить военной пенсии — единственного источника дохода. И, наверное, сделали бы это, если бы однажды, на приеме в Минобороны страны, я не сказал буквально следующее: «лишите пенсии — сяду на ступени у главного входа в ваше министерство с протянутой рукой и буду просить денег у прохожих …» Вот и судите сами: радикализм это, или отстаивание собственных прав доступными методом. Кстати, и сейчас я готов поддержать любой мирный протест. Я — солдат, а бывших солдат не бывает.

Хартия97