Сегодня Денис живет в Литве. Три страны стали для него родными: Беларусь, Италия и Литва. И это по-настоящему удивительная история.

Денис родился в Беларуси. Его мать умерла, когда ему было 8 месяцев, отец – когда мальчику исполнилось 5 лет. На год Денис попал в детский дом, после чего его забрала семья из Италии. Однако когда Денис вырос, он вернулся в Беларусь, где поступил в кадетское училище. Он отучил там два года, но так и не связал свою жизнь с силовыми структурами.

В августе 2020 года он принял активное участие в протестах против фальсификации президентских выборов в Беларуси. 10 августа на Пушкинской площади в Минске он был ранен резиновой пулей – с тех пор у него в боку остался шрам. Однако тогда он сумел уйти от белорусских силовиков.

Но 4 октября того же года Дениса все-таки арестовали – и он провел 13 суток в СИЗО на Окрестина. После чего получил обвинение по статье 342, ч.1 Уголовного кодекса («Организация и подготовка действий, грубо нарушающих общественный порядок, либо активное участие в них») Следующие полгода Денис провел в СИЗО на Володарского в Минске. Потом, после суда, – полгода в колонии. Еще через полгода он смог уехать из Беларуси в Литву, где сейчас и живет в ожидании получения статуса политического беженца.

— Расскажи, пожалуйста, вкратце, как и где ты учился.

— Я попал в Минское областное кадетское училище города Слуцка. В кадетское училище я попал, как говорится, совершенно простым способом. Я тогда еще находился в приемной семье, у нас небольшие разногласия пошли в семье. И так сложилось, чтобы от этой семьи немножко избавиться каким-нибудь простым способом, я захотел пойти куда-нибудь учиться. Скажем, в кадетское училище.

И оформились все документы, и я попал в кадетское училище буквально там по блату. Как сирота я прошел без экзаменов. Просто прошел психологические тесты, сдал физические нормативы – и все.

Вся моя жизнь в кадетском училище была два года. Я там очень хорошо зарекомендовал себя именно в жизни в училище, потому что за первый год я начал хорошо учиться, везде активно участвовал в спортивных мероприятиях, в каких-то выступлениях. И после первого года я получил звание старший вице-кадет. Кроме этого, я был заместителем командира взвода в нашем взводе. К слову в первый год мы ездили на военные учения, на которые нам давали где-то недели две, и мы ездили в соседнюю военную часть. Меня как бы это немножко заинтересовало. Я такой думаю: «Ну, все. Закончу кадетское училище и уже после этого попаду куда-нибудь. То есть, уже тогда я хотел свою жизнь связать с военным делом.

— Скажите, а это кадетское училище было от какого ведомства?

— Это было государственное учреждение образования.

— Я знаю, есть у милиции свои кадеты, у военных – свои.

— Есть суворовские училища, есть кадетские училища. Есть училища вот именно МВД и МЧС. То есть, это четыре разных сферы и структуры. После Суворовского училища ты можешь спокойно пойти военным быть, но ты там уже получаешь звание (рядовой, офицер и все, что с этим связано). А в кадетских училищах это просто, как говорится, типо небольшое ответвление от Суворовского, но с этим тоже связано получение званий.

— То есть, вы получаете звания?

— Да. Ты начинаешь свой путь обычным кадетом. Но если ты начинаешь очень сильно хорошо участвовать в жизни училища, то, кроме этого, ты уже начинаешь получать какие-то поощрения. Либо звания либо там увольнения. То есть, все должно было идти по жизни училища.

И второй курс мне очень сильно запомнился тем, что тогда за весь второй курс мы участвовали в разных там мероприятиях (КВН и все остальное). И тогда после второго курса я получил звание самое высокое, которое у нас можно было на тот момент получить. Это звание «Старший вице-кадет». И к нам на тот момент зимой, – у нас был первый и единственный кадетский бал, когда к нам… Я скажу честно, сначала была информация такая, что к нам должен приехать Александр Григорьевич. Но потом получается, на тот момент к нам приехал, получается, – был премьер-министром, – и к нам приехал тогда Батура на кадетский бал (примечание: Денис ошибается. Батура Борис Васильевич в 1999-2000 гг. был заместителем премьер-министра Беларуси). Это было самое такое звездное мероприятие у нас в колледже. И уже потом, в конце концов, эти кадетские балы начались у нас, – как я понимаю из того, с кем общаюсь, – каждую зиму.

После второго курса я уже не смог дальше продолжать там учиться, потому что у меня выявился сколиоз II степени. Мне сказали, что я не могу дальше продолжать обучаться в колледже, и что мне только дорога только куда-нибудь поступать – и все.

— А какую специальность гражданскую вам давали там?

— Там не было специальности гражданской на тот момент, когда я учился. Сейчас, может быть, они и есть, но я как бы об этом конкретно не знаю. Но там после окончания четырех курсов ты уже можешь спокойно решить, куда ты можешь пойти: либо Военная академия либо МЧС, либо МВД. Либо уже по гражданской линии куда-нибудь.

— То есть, это получается были как старшие классы школы?

— Да, это было как старшие классы.

— Так у выпускников ваших кадетских есть какие-то льготы при поступлении в «силовые» учебные заведения?

— Да, конечно. Льготы, кстати, у нас на втором курсе появились, когда вышел Закон, что если ты, например, заканчиваешь весь свой учебный год на 7 (семь) баллов, если у тебя имеется средний балл 7,0 за общий год, то ты просто по блату можешь проходить. Без всяких экзаменов, без ЦТ, без ничего, только просто физические тесты сдать, нормативы – и все, и проходишь.

— Понятно. А как сложилось у Вас?

— У меня, к сожалению, сложилось все очень печально. После второго курса мне пришлось уйти, потому что у меня выявился сколиоз, из-за этого я уже не мог дальше продолжать. У меня было очень большое желание поступить либо в военную разведку, либо к пограничникам, потому что я очень хорошо учился. Но в эту вот структуру я очень сильно горел и очень хотел поступить. К сожалению, не получилось.

— Понятно. А как вам подавали идеологию в вашем учебном заведении? Была ли какая-то специфика?

— Идеология, ну, какая там была?! Ну, грубо говоря…

— Президент, государство?

— Нет, насчет этого не было какого-то акцентированного внимания. Нас намного больше штудировали по всей военной подготовке. Каждый день были марши, получается, час на строевую у нас отдавался. То есть, что-то конкретное как бы подготовка к военной жизни. Больше акцентировалось на это. Больше нагрузки физические. Мы ездили на военный полигон, который был возле нас, оттачивать какие-то навыки по стрельбе, оттачивать какие-то навыки по силовым упражнениям. Учили больше нас тому, чтобы сделать из нас военного человека.

Даже человек, который, грубо говоря, когда человек понял, что военное дело – это не его, он просто, в конце концов, говорит: «Ну, зачем мне это учить и зачем мне это делать?! И зачем мне это делать? Просто пойду и поступлю куда-нибудь в какой-нибудь университет». Но все равно, даже этот человек, если он не хотел этого, его как бы, грубо говоря, заставляли. Ты должен это делать, потому что ты, скорее всего, пойдешь как военный человек куда-нибудь учиться дальше. Кто стремился к военной жизни, они получали больше поблажек. Даже директор и все, кто у нас были военные были, они больше смотрели на этих людей, а не на тех людей, которые просто не хотели связывать свою жизнь с военным делом. То есть, учили становиться мужчиной и становиться военным человеком.

— Вы сами жалеете или не жалеете про время, проведенное там?

— Знаете, в какой-то степени жалею, потому что, в конце концов, я очень смотрю, много с кем общаюсь из выпускников, с кем-то вместе учились, – и они очень жизнь свою связали с военными, с военной деятельностью: кто-то пошел в РОВД, кто-то пошел в МЧС, кто-то вообще – в Военной академии. И я общаюсь с этими людьми, и они мне просто, когда узнают, что я находился в колонии за все эти протесты, говорят: «Так зачем тебе все это надо было? Видишь, у вас все равно ничего не получилось!». Ну, или что-такое. И я вот этому человеку говорю: «А ты помни, когда мы друг другу, просто сидели за одной партой, друг другу помогали, а теперь ты мне говоришь, что я такой-то и такой-то плохой человек». И когда это говоришь человеку, он на это уже немножко по-другому реагирует, он начинает тебя, грубо говоря, поливать с ног до головы, делать из тебя плохого человека.

А хорошее из этого я могу взять. За этот период, за два года, я могу сказать спасибо кадетскому училищу за то, что из меня сделали человека.

— Скажите, закончится Лукашенко, закончится весь этот кошмар, будет новая Беларусь, вы бы хотели, опираясь на этот свой полученный опыт, сделать какую-то карьеру в силовых структурах? Вам бы было это интересно?

— Я скажу честно, да, если бы была такая возможность, – конечно! У меня до сих пор осталось желание пойти либо на пограничника либо на разведку, потому что это очень интересно для меня, тем более, военная разведка. Все, что можно из этого взять, какие-то зимние там походы, разведывательные. Это все мне было интересно, и до сих пор осталось интересно. Если режим падет и это все начнется заново, конечно же, я бы хотел.

— Скажите, вы со своего курса единственный, кто принял участие в протестах и решил порвать с системой или нет?

— Честно сказать, насчет этого момента я не знаю. Я про себя знаю, что, да, я вышел высказать свое мнение, но насчет других, с кем я общаюсь, я у них не спрашивал. Может кто-то и вышел, может кто-то и нет. Конкретной информации у меня не имеется.

— А вы хотели бы, когда сменится власть и будет нормальная власть, вернуться в Беларусь?

— Скажу честно, да, конечно, хотелось бы. Понимаете, мне бы все равно хотелось. Потому что брать опыты тех людей, которые, грубо говоря, выходили против нас и нас просто били?! Это просто люди, которые в этой системе у Лукашенки всю свою жизнь. И когда ты понимаешь, что этого режима уже больше нет, и тебе придется настраивать новых людей, тебе придется, грубо говоря, брать и все делать заново, и делать то, что реально должны делать силовые структуры, – не избивать, а реально становиться на сторону народа и защищать людей, – конечно, я бы этого реально хотел. В надежде на то, что эти слова, которые будут мной сказаны, они до каждого дойдут.

Силовые структуры, которые есть сейчас, это не те люди, которые защищают народ. Это те люди, которые просто готовы выживать, чтобы режим не свергся. Они готовы за это все цепляться, и сейчас они за это цепляются. Но как только это все просто уйдет, это просто будет момент, когда набирается новая структура, когда набираются новые правопорядки. И уже с этими моментами я лично буду надеяться, буду в это верить, что когда начнется какая-нибудь ситуация в стране, что люди опять против чего-то там выйдут, что правоохранительные органы просто встанут и выйдут вместе с людьми. Что будет не так, как произошло это в 2020 году. Грубо говоря, в общей сложности, половина из силовых структур, даже военных, не захотели выйти на улицы вместе с народом.