Врачи пообещали, что зрение восстановится (так, к счастью, и случилось). Ольга, которой по несколько раз в день шпуляли болючие уколы в глаз, тогда спокойно произнесла: “А если не вернется… Ну, значит, будет так… Я когда-то думала, что без костылей не смогу сделать и шага. А теперь — хожу”.Я поразилась ее железобетонной выдержке и спокойствию. Ибо сама в такой ситуации уже рыдала бы сутки напролет. И мне точно было бы не до каких интервью…

— Ольга, в последний год тебя чаще можно встретить в Вильнюсе или в Праге, чем в Минске. Что заставило сменить место жительства? Бизнес, политика, амурные дела?

— Во-первых, место жительства никто не менял. У меня белорусский паспорт с витебской пропиской, она не менялась 34 года. Никаких других паспортов у меня нет.

Во-вторых, к сожалению, публичная сфера в Беларуси все больше уходит в тень. Это значит, что сегодня медиа охотнее пишут про то, что случилось на какой-нибудь конференции в Праге или на акции в Стокгольме, чем о том, что случается на улице Терешковой в Витебске, микрорайоне “Гомсельмаш” в Гомеле или в Гродно на Вишневце.

В-третьих, наша организация зарегистрирована не только в Беларуси, но в Польше и Чехии, имеет газету с российской регистрацией, офис в Вильнюсе и некоторые другие ответвления. Хозяйство большое, надо бывать и успевать всюду.

— Была информация, что основатель и лидер Гражданской кампании “Наш Дом” Ольга Карач уехала в Литву из-за каких-то проблем с финансами, это правда?

— Нет, проблем с финансами у меня не было и не планируется.

— Жизнь за границей — не дешевая. Нужно иметь доход выше среднего, чтобы снимать квартиру, покупать продукты и так далее. Кто у вас в семье главный добытчик денег?

— Если посмотреть на среднюю стоимость белорусских машин в выходные возле шопинг-центров в Литве и Польше, то можно сделать вывод, что белорусы имеют доходы выше средних доходов поляков и литовцев. По-моему, в Минске жизнь дороже, чем за границей. По крайней мере, у наших близких соседей. Буквально пару дней назад я пила кофе в кафе на Октябрьской площади и заплатила, представь себе, 280 тысяч за три чашки и стакан сока. 28 евро — столько, наверное, кофе и за Полярным кругом в Норвегии не стоит…

— Наверняка кто-то скажет: ага, жирует на западные гранты…

— Я лучше посоветовала бы посмотреть, как жирует на западные гранты наша власть. Не секрет, что львиная доля западных грантов идет либо чиновникам и силовым структурам, либо тем, кто с ними рядом. По-моему, власть активно борется с негосударственными организациями прежде всего как с конкурентами в борьбе за грантовый ресурс, а потом уже руководствуясь политическими целями.

Костыли в голове

— Оля, тебя муж не ревнует к политике? Ты все время на виду, а он ведет не такой публичный образ жизни. Думаю, даже если вы и появляетесь вместе на одной тусовке, то не все присутствующие бывают в курсе, что этот мужчина с бородой — твой супруг…

— Он иногда бывает и без бороды (улыбается). И немного устал постоянно отвечать на идиотский вопрос: “А как ты разрешаешь своей жене заниматься политикой?”. А как кто-то разрешает своей жене быть врачом или учителем?

Как все творческие люди, муж не очень любит места массового скопления людей, особенно незнакомых и навязчиво жаждущих познакомиться. Поэтому у нас компромиссное решение: чаще всего на тусовках я без него.

— Вы давно вместе?

— С прошлого века. В этом году будет 14 лет.

— Почему из всех мужчин ты выбрала именно его?

— Потому что он — это он.

У меня в жизни была ситуация: я была парализована, и три месяца даже не могла встать с кровати без посторонней помощи. Не было никакой, абсолютно никакой надежды, что я смогу ходить без костылей. Я днями лежала в кровати и думала, что моя жизнь закончилась. И смирилась, что никогда не смогу ходить.

А муж пришел однажды, сел около кровати, взял меня за руку и сказал: “Ольга, у тебя самый скверный характер из всех людей, кого я знаю лично. И я просто не могу поверить, что ты с таким ужасным характером так легко сдашься болезни”.

Так сказать мог только он. Понимаешь?..

 

Даже сейчас, если мне бывает очень плохо, я всегда вспоминаю его слова про самый скверный характер и про то, что сдаваться нельзя.

— А как ты начала ходить?

— Стала тренироваться потихоньку. Сначала шаг без костылей, потом второй. Было ужасно больно — как будто на электрическом стуле. А потом однажды мама пришла с работы, а я выползаю на костылях — и раз, костыли в сторону и пошла на нее ровно, без них. Она сумки выронила, села так возле двери и тихо заплакала. Так, конечно, нельзя было делать. До сих пор стыдно… Надо беречь близких.

Хотя я той ситуации благодарна: поняла, что костыли у нас в голове. Я с костылями даже летала на встречу с президентом Латвии и шведской кронпринцессой Викторией. Мне потом было уже все равно, есть они или нет.

Самое смешное, что больше всего поклонников у меня было именно тогда, когда была на костылях. Какие-то мужчины на улице или в поездах постоянно дарили цветы, признавались в любви, не отвязаться было. Без костылей — ну никаких цветов.

— Кстати, о поклонниках. Одно время ходили упорные слухи о твоих романах с некоторыми известными политиками…

— Людям хочется романтики и роковых страстей, потому что в обычной жизни их немного. Я помню, как некоторые бабушки рассказывали, что меня в детстве потеряли родители, почему-то потеряли в Англии, меня кто-то там удочерил, я вернулась на Родину и на радостях стала депутатом и защитницей народа. Хотя реальность сурова — я родилась и выросла в соседнем доме на этой же улице.

После таких фантазий я перестала следить, кто, что и когда про меня говорит. Но были и смешные казусы. Так, например, на восьмом году моего замужества меня поздравил со свадьбой один из давних партнеров. И очень удивился, узнав, что опоздал на восемь лет.

— Знаю, что свидетелем на твоей свадьбе был Павел Северинец. Вы сейчас общаетесь, переписываетесь?

— Не очень часто, но пишем друг другу. Но я стараюсь его поддерживать, чем могу. К сожалению, очень мало этого “чем могу”.

Политическим заключенным быть тяжело, дни летят, и ты прекрасно понимаешь, что это время украдено у тебя, твоих близких и друзей. Мне бы хотелось, чтобы Павлу писало больше обычных людей, даже не соратников или сторонников. Все-таки он сидит ни за что…

— Оля, почему у вас с мужем нет детей?

— Я была беременной, но ребенок умер внутри. Никому не пожелаю почувствовать, что это такое…

После чистки была просто бездонная черная пустота, я лежала на кровати и по-волчьи выла в эту пустоту. Все, что помню, — это чьи-то женские руки, которые меня баюкали и поили крепким черным чаем. Через несколько часов поняла, что лежу в палате, где те, кто уже потерял ребенка, и те, кто его надеется сохранить. Три койки для тех, кто на сохранении, и три — для тех, у кого надежды уже не осталось.

Бедные храбрые белорусские девочки, они мужественно ухаживали за каждой, кого привозили после чистки, успокаивали, поили чаем, приводили в чувство. У меня случилось заражение крови, СОЭ в крови в три раза больше нормы; врачи боялись отпускать, и поэтому вместо нескольких часов я лежала в роддоме почти месяц. Для меня это был такой безумный День Сурка: каждый день привозили женщин, у кого ребенок умер внутри или случился выкидыш, везли на операцию, потом каждая рыдала, накрывшись с головой одеялом. А потом через несколько часов уходила навсегда из палаты — наедине со своим горем…

Я навсегда запомнила это ощущение ласковых женских рук той, кто надеется сохранить своего ребенка, для той, которая его уже потеряла навсегда. Это очень тяжело — терять детей. Очень сочувствую всем женщинам, кто через это прошел…

 

С правом на ошибку

— Мне кажется, что с возрастом приоритеты в жизни меняются. И часто бывает так, что если раньше на первом месте была только карьера, то со временем приходит понимание, что главное — это все-таки спокойствие и комфорт в личной жизни. И наоборот. У тебя сейчас что на первом плане?

— Для меня счастье складывается из многих составляющих, в том числе с банального “мир во всем мире”. Можно ли быть счастливым, если люди вокруг тебя несчастливы?

Можно ли отгородиться от внешнего мира и быть счастливым в своем закрытом мирке? Никто не даст гарантии, что ты не станешь жертвой следующего теракта, на тебя не упадет сосулька или снег по вине ЖЭСа, что ты не окажешься в тюрьме на 10 суток, потому что пошла через площадь Независимости встречать своего ребенка с поезда, а тут неожиданно чья-то акция протеста.

Для меня никогда не была в приоритете только карьера. Мне интересно строить Беларусь Моей Мечты. Страну, которая Мой Дом. Наш общий дом, где тепло, уютно и каждый чувствует себя хозяином.

Поэтому все, что я делаю в белорусской политике, — это иду за своей Мечтой. Даже если на это понадобится 20, 30, 40 лет — ну что ж, я готова.

— Ты когда-нибудь сомневаешься в себе?

— Довольно часто. Другой вопрос, показываю это или нет. В Беларуси политик, как сапер, может ошибиться только один раз. Общество обозлено и не прощает малейших отклонений. От лидера всегда ждут решений, а значит, и ответственности за них. Общество не дает права политику на ошибки. Люди ждут Мессии, а я — не Мессия и не Бог.

 

Счастье по своему рецепту

— В 2010 году, баллотируясь в депутаты, ты сказала: “Окончила школу с золотой медалью, поступила и окончила Витебский госуниверситет имени Машерова с красным дипломом. Если честно, тогда мне не хотелось заниматься политикой, мне хотелось заниматься семьей, учить детей, писать книги”. Как получилось, что пришлось связать жизнь с политикой?

— Очень просто: для меня это был выбор права быть собой. Александр Лукашенко в 1994 году пришел к власти с твердой уверенностью сделать белорусский народ счастливым и яростно боролся со всеми, кто, как он думал, мешает “народному счастью”. А мне не нужно счастье по рецепту Лукашенко, я хочу выбирать сама — свою жизнь, свое счастье, свою любовь, свои ошибки и свой путь.

Я обожаю политику: это зеркало, в котором мы видим самих себя такими, какие мы есть. И если кто-то говорит, что политика — это грязное дело, то давайте посмотрим внимательнее, например, на любой учительский коллектив: там будет не меньше интриг, доносов, страстей и заговоров, а также коалиций всех против всех.

Конечно, я могла пойти работать на власть, и мне не раз это предлагали сделать. И знаю, что сделала бы блестящую карьеру. Но мне не нравится та Беларусь, которую строит Александр Григорьевич. Это путь в никуда. Может ли та Беларусь, что строит Лукашенко, существовать через 50 лет? Нет! Это видно даже сегодня, через 18 лет его правления, — по поведению чиновников, по ситуации в экономике, по демографическим проблемам, по новым законам о приватизации и многому другому. Тогда зачем тратить свою жизнь на создание того, что развалится?

— Ты могла бы стать владелицей собственного бизнеса, вести богемный образ жизни…

— Мне интересна власть намного больше, чем просто деньги. Знаете, почему Лукашенко в 1994 году стал президентом? Потому что хотел власти. Хотел, как любимую женщину, как самую заветную мечту. Остальные думали себя показать, свои интеллигентские идеи реализовать. А он хотел власти, хотел победить. Люди это чувствуют…

— Ты не первый год в политике. Мне кажется, последние десять лет у нас в этой сфере — все одно и то же. Практически не меняются кандидаты на парламентских и президентских выборах, одни и те же лица в телевизоре, одни и те же провалы и даже грабли каждый раз те же!

— Автомобили тоже не меняются на первый взгляд — те же фары, те же четыре колеса, те же руль и сиденья. И ведь больше ста лет уже! Разницу может заметить тот, кто внутри.

Я бы не сказала, что в белорусской политике ничего не меняется. Но если сравнивать жизнь нации и жизнь человека, то для человека — 18 лет огромный срок, а для нации — одно предложение в учебнике по истории.

Мы слишком легко получили то, за что многие народы проливали кровь и боролись десятилетиями: независимость, парламент, Конституцию, право на жизнь, наконец. Жизнь устроена, в принципе, справедливо: если что-то не ценится, то это легко теряется. И вернуть потом намного сложнее. Поэтому белорусскому народу предстоит еще понять, что для него есть главные ценности, а потом за них побороться.

 

С прицелом на Овальный зал

— Гражданская кампания “Наш Дом”, лидером которой ты являешься, приняла решение участвовать в местных выборах в 2014 году. Допустим, ты пройдешь в депутаты. Неужели веришь, что один в поле — воин?

— Почему — один? В “Нашем Доме” много людей, которые и словом, и делом доказали, что они “воины”. Один Валерий Алексеевич Щукин чего стоит! У меня у одной помощников в Витебске больше, чем весь Витебский городской совет вместе взятый. Я их переиграю, что в реальном деле, что на субботнике, что в футбол. И витебские это знают.

— Но один депутат все равно ни на что не влияет и ничего не решает.

— Решать может только независимый депутат. Если он параллельно директор завода или главврач поликлиники — он будет делать то, что ему сверху скажут. Не секрет, что сегодня любого начальника можно надолго посадить в тюрьму. Поэтому идет такая ожесточенная борьба против независимых кандидатов.

—- Как только стало известно, что “Наш Дом” идет на выборы, в ваш адрес сразу посыпались упреки: идете — значит, согласны с Избирательным кодексом, в котором на сегодняшний день много пробелов и который не гарантирует свободных выборов. Что ответишь?

— А кому я обязана что-то отвечать? Давай так: когда вопрошающий распространит свой первый миллион газет с острыми публикациями, соберет свои первые 100 000 подписей, я с ним начну говорить хотя бы как с младшим братом.

— 10 лет назад ты победила на выборах в Витебский городской Совет депутатов 24-го созыва. Есть в твоем депутатском прошлом факты, которыми ты гордишься?

— Я вместе со своей командой заставила жилищно-комунальное хозяйство Витебска убирать лестничные клетки. Представляете — у нас до этого их не убирали, хотя каждый квартиросъемщик исправно платил за эту услугу, даже если этого не знал!

Заставила заасфальтировать почти весь свой округ, и другие депутаты жаловались, что таким образом я забрала почти весь бюджет всех депутатов города. У меня есть фотографии округа до и после. Много было сделано того, чем я горжусь.

Ну, и главная моя фишка: я во время предвыборной кампании обещала, что “депутатом-невидимкой” не буду. И горжусь тем, что я единственная депутат, кто честно делал постоянно отчеты о своей работе перед избирателями, а не перед исполкомом. Каждый, кто хотел, мог меня найти и попросить помощи.

 

Истерят обычно мужчины

— Недавно смотрела результаты опросов НИСЭПИ и наткнулась на данные о том, что большинство людей и знать не знают о различных инициативах и программах, которые реализуют оппозиционные партии и движения. Насколько узнаваема в этом смысле совершенно не политическая кампания “Наш Дом”?

— Вот цифры НИСЭПИ насчет нашей совершенно не политической и гражданской кампании:

— 8,4% избирателей позитивно относятся к Гражданской кампании “Наш Дом”;

— 15,7% избирателей знают о существовании Гражданской кампании “Наш Дом”;

— 7,5% избирателей позитивно относятся к лидеру “Нашего Дома” Ольге Карач;

— 8,1% избирателей признаются, что получали газеты “Наш Дом” в этом году;

— 8,5% избирателей считают, что “Наш Дом” соответствует их интересам;

— 5% избирателей хотят участвовать в деятельности “Нашего Дома”;

— 4,4% избирателей хранят дома информационные материалы “Нашего Дома”.

 

Не так плохо, как видишь…

— Как думаешь, кому из белорусских политиков уже давным-давно пора сойти со сцены?

— Моя жизненная позиция: “Если звезды зажигают — значит, это кому-то нужно”. И, как заметил один умерший политик, “пусть расцветают сто цветов”. А в свободной демократической системе избиратели сами решат, кому уходить, кому остаться.

— В последнее время было немало историй с выяснением отношений между оппозиционными политиками. Какая из них вызвала в тебе больше всего эмоций?

— Знаете, парадокс: женщины-политики — вообще существа мало эмоциональные и сухие, а вот среди мужчин-политиков очень много истеричек. Меня невозможно, в принципе, вывести из душевного равновесия какими-то ссорами или разборками.

 

Слезы в подушку

— Помнится, в марте 2002 года “Свободные новости+” признали Ольгу Карач самым красивым политиком Беларуси. На что это повлияло?

— По-человечески было приятно, возможно, добавило процентов к моей победе на местных выборах в 2003 году. Хотя мне на самом деле все равно, считают меня красивой или нет.

На мой взгляд, делать рейтинги самых красивых или сексуальных политиков — смысла нет. Политик — это же не топ-модель, он ценен не пышными усами или длинными ногами. Но власть и статус, конечно, всегда прибавляют привлекательности и сексуальности.

— Несколько лет назад ты появилась на белорусско-немецком форуме в таком смелом наряде, что журналисты написали: мол, Ольга Карач косит под леди Гагу. В последнее время ты весьма тщательно подбираешь гардероб. Консультируешься со стилистами?

— На самом деле это был обычный деловой женский костюм из Брюсселя. Раньше я ориентировалась больше на брюссельскую моду, потом поняла, что все-таки для нашей славянской культуры нужны другие костюмы. Сегодня у меня гардероб только от славян.

Стилиста как такового нет. У нас с мужем разные вкусы, и самые лучшие наряды мы находим на пересечении наших вкусов.

— Сегодня в Беларуси женщин-политиков можно пересчитать по пальцам одной руки. Хотя Анатолий Лебедько в одном из своих интервью как-то сказал, что сделать карьеру оппозиционного политика в Беларуси довольно легко. Почему наши леди этим не пользуются?

— Понимаешь, смотря что считать карьерой оппозиционного политика.

Если считать карьеру “полтергейста”, “шумного духа”, то это да, легко. Шуметь, трясти кулаками, кого-то разоблачать и выступать с протестными заявлениями — это сейчас, и правда, несложно делать.

Для меня политик (не важно, в оппозиции или во власти) — это все-таки известная фигура, которая пользуется общественным уважением и авторитетом; за которой идут люди, есть структуры и эти структуры реальны. Сегодня добиться всех этих составляющих сложно хотя бы потому, что у людей уже есть негативный опыт общения с политиками, есть какие-то свои личные истории, они настроены скептически, и нужно преодолевать общественное разочарование и недоверие. Ну а что такое строить рабочие структуры в Беларуси под массовыми репрессиями и давлением — думаю, и объяснять не нужно, достаточно почитать любой доклад по нарушениям прав человека.

Знаете, в публичной сфере, как в море: издалека айсберг и кусок пенопласта выглядят одинаково. Но, как понимаете, последствия столкновения с ними для корабля будут совсем разными. Для меня не интересно быть пенопластом.

— Как относятся родители к твоему образу жизни?

— Я пришла в политику, когда в Беларуси стали исчезать известные деятели. Поэтому понятно, что родители боятся и переживают за меня. Но они всегда меня поддерживают и разделяют мои взгляды.

— Тебе часто приходится сталкиваться с завистью? Когда человек работает с тобой в одной сфере, смотрит тебе в глаза, но при этом у него аж скулы сводит от ненависти?

— Профессия политика только снаружи выглядит привлекательной: катаешься себе по интересным странам, встречаешься с королями да президентами, про тебя пишут в газетах и показывают по телевидению. Не жизнь, а сплошное кино про Джеймса Бонда вперемежку с мексиканским сериалом.

Но те, кто внутри процесса, знают, что 99% работы — это бесконечный труд, красные глаза от недосыпа, встречи-встречи-встречи, дикие перегрузки, отсутствие дома и отдыха, постоянная ломка себя. Я от усталости по вечерам иногда даже говорить не могу. Причем приходится пахать, как водителю-дальнобойщику, но при этом выглядеть, как топ-модель. Поэтому даже внутри моей команды очередь на мое место не стоит, это тяжелая работа, и надо быть фанатиком своего дела.

Я не жалуюсь, сама выбрала этот путь. Но, как за любой выбор, за этот путь тоже есть своя плата — и она велика. Как совсем недавно сказал мой муж: “И только я вижу, как ты плачешь по ночам…”

— Ты знаешь, как мужчины относятся к блондинкам, которые хотят достичь успехов в большой политике?

—      В Беларуси всегда управляли женщины, только они об этом мужчинам не говорили. Зайдите наугад в 10 квартир и спросите паспорт, чтобы подпись поставить. Что будет делать мужчина? Позовет жену! Сейчас эта ситуация становится видимой — и средний белорусский мужчина вынужден защищаться. А незачем. Равенство предполагает, например, более длинную жизнь для мужчин — сравните средний возраст мужчин в Швеции и Беларуси. Лишь дурак будет отказываться от 20 лет лишней жизни. Но кто сказал, что наше общество состоит только из умных?..

Марина Коктыш, «Народная Воля«.

Фото 1: Alex Krum
Фото 2: Из семейного архива Ольги Карач