В чиновники образования и социальных служб явно отбирают людей с особенно бездушным складом ума и характера… а может, уже и не людей?

Вы смотрели фильмы в стиле «Терминатор»? Это фантастика – бездушные машины захватывают человечество, уничтожают его в угоду своим каким-то программам. А вот реальность и Беларусь: люди-роботы способны любой конфликт довести до пыток ребенка, лишь бы выиграть его, не уступить ни пяди закона, декрета или инструкции. Они будут морить детей голодом, залечивать их до смерти в больницах, отдавать  в особо зверские дома или семьи. Просто чтобы отомстить. И это происходит сейчас, в нашей стране и в наши дни. Про это не снимают блокбастеров. Судьбы детей и простых людей для чиновника — ничто.

Юля, расскажи, пожалуйста, о себе и ситуации в семье чуть-чуть?

Я – Березина Юлия Михайловна, 90-го года рождения.

Жила в приемной семье Гречулиной Светланы

Леонидовны в Орше, закончила лицей, поступила в университет на специальность дизайнера, закончила его в 2013 году.

Когда мне было 16 лет, у нас в приемной семье появился Никита.

Мы его взяли из детского дома в Орше.

Сам Никита из Витебска.

Поначалу никаких проблем не было, я приезжала каждые выходные, помогала ему учиться в художественной школе. Участвовала в школьной жизни, потому что он учился в той же школе, что и я последний год. Я хороша знала директора.

Потом начались проблемы: появилась угроза, что Никиту могут забрать.

Как это началось?

Это началось в 2012, когда я еще училась в университете, в Витебске. Проверка якобы установила, что мама отсутствовала дома час утром. Началось разбирательство, даже правильнее – «разборки». И вместо того, чтобы просто уладить конфликт, власти пошли на его эскалацию. Посыпались угрозы от отдела образования. Мама ходила по другим чиновникам, ища правду, а это только их раззадоривало. Например, не успела она выйти за дверь от мэра Орши, как тот уже кричал в телефонную трубку: «Заберите ребенка! Не знаете, как это сделать? Подгоните “Скорую помощь” к дому и заберите!»

В итоге, конечно, именно так они и сделали.

9-го марта 2016 года маму положили в больницу. На следующий день, 10-го Никита должен был приехать из лагеря из Друскининкая. Мама написала мне доверенность, ведь с воспалением легких лучше по улице не ездить. «Все прекрасно знают, что ты – моя дочка». Проблем не должно было возникнуть. Мы действительно и раньше часто ездили вместе, скажем, в городской отдел образования, меня там и видели, и знали. Я, бывало, чеки завозила, и прочие документы, нужные для отчетности. Поэтому я спокойно поехала с мужем Борисом в Витебск за Никитой.

Однако, на месте нас и Никиту уже ждала машина из ГорОО, «учебно-методическая». В машине  приехала заведующая сектором охраны детства. С ней была еще какая-то женщина, по учебно-методической части. И водитель. И вот при том, что они сами по себе знать машину моего мужа не могли, а на парковке было машин сорок, они безошибочно подошли именно к нашей машине. Не видя меня, стучат и говорят: «Выходите, Юлия Михайловна!»

Мужа не было, ушел в магазин. Когда он вернулся, это уже происходило. Заведующая сказала, что я не смогу забрать Никиту, потому что у меня тогда будут неприятности. И показала на подошедшего милиционера, которого тоже уже вызвали предварительно. Я позвонила Елене Кашиной, уточнить правовые нюансы. Доверенность есть, я приехала за своим братом. И даже если он генетически мне не брат, то это их не касается.

Интересно, что я и раньше сидела с Никитой, и это проблем не вызывало: «маме можно ехать, пусть с братом побудет Юля». Сейчас же они вдруг «забывают», кто я такая и сыпят угрозами. Я потребовала расписку, что они не пускают Никиту с нами. Возникло некоторое сопротивление, муж даже подозвал того самого милиционера и продемонстрировал: «Слышали, вот у нее доверенность на ребенка, а они ей не отдают ребенка и не дают расписку». Милиционер подтвердил, что слышал. Правда, когда мы достали диктофон, милиционер тоже сразу забыл, что слышал это. Сказал: «Отстаньте, не хочу проблем».

Сошлись на том, что я поеду с Никитой, но в их учебно-методической машине. И повезли нас в другую приемную семью, сразу передавать Никиту туда!

Он, конечно, расплакался… Бориса на месте вообще не пустили в подъезд… Домофон заперли, чтобы не зашел. Я стала перебирать вещи, ведь они из лагеря, надо хотя бы постирать что-то. И тут Ходасевич эта, заведующая сектором, мне говорит: «У него чуть горло хрипит, но я тебе доверяю, заведи его завтра в поликлинику» Вроде бы, как совесть какая-то проснулась, а на самом деле – это была часть плана. А ведь буквально пару часов назад я была «человек с улицы», мужа моего даже не пустили в квартиру, а тут «отведи в поликлинику, горло болит». Но при этом все они остались стоять, ждать, чтобы мы не вернулись, и не забрали Никиту. Так и стояли, пока мы не отъехали на машине.

Назавтра в поликлинике выяснилось, что Никита «болен серьезно». Так сказали. Положили его в ту же самую больницу, где мама лежит. Но следили, чтобы они не могли встретиться. Все передачи – только через окошко. Каждый день принесу ему поесть – и в окошко…

В итоге следующая приемная мама призналась, что ей звонили, и она заранее уже знала, что его положат в больницу. Специально, чтобы изолировать от нас – боялись, что мы приедем назавтра и просто его заберем. И уже чтобы совсем разделить нас, его «срочно» перевели в Витебск, в инфекционную. Перевозили на машине главврача, а не на «Скорой», потому что на «Скорую» документы нужны, разрешения, чтобы все по закону.

А пришло время переподписания контракта. Числа уже были 20е, а контракт заканчивался 27го.

И стало ясно, почему так тянут, и из больницы не выписывают. И вот 25 числа присылают письмо об отстранении от обязанностей опекуна в связи с увольнением. А ведь в обычное время если кого-то увольняют и отстраняют от воспитания ребенка, то об этом заранее сообщают. Так просто удобно – собрать все, приготовить. Да и по-человечески.

И все это нам сообщили в день рождения мамы. Как специально – вот вам ведро гадостей, их много приготовлено. И именно в этот день сделали запись: «Никого не пускать». Причем именно к нему. Потом, через пару дней уже этой записи не было, но заведующая, увидев нас, тоже проявила «амнезию»: «А вы кто?» и быстро нас вытолкала. И эта запись была уже потом в каждый следующий раз.

В день, когда его выписывали, нам вдруг разрешили пообщаться. Мы приехали к дому его новой приемной семьи – а там грязища, по щиколотку. Какие-то доски лежат – станешь на них, они тонут в воде… Никита пожаловался, что кормят плохо, какими-то костями, отбросами. В холодильник заглядывать запрещено. Никита, правда, подсмотрел – там и колбаса лежит, и ветчина. Но Никите, и второму приемному мальчику этого не положено. Но чтобы заслужить еду, нужно идти работать в огород, зарабатывать эти объедки. Родной сын той мамаши даже как-то Никите сказал, что тот еды еще не заработал, он там никто. Вот такой абсурд.

То есть там были свои дети и приёмные?

Мать, отец-пьяница… Когда мы приехали, отец был, как говорят, «в неадеквате»: дыша перегаром, стал нам угрожать, что «у него связи», и чтобы он «нас здесь больше никогда не видел». Он очень боялся, что мы Никиту украдем. Я ему говорю – вот, сумка для Никиты, вот тут его ноутбук, мы отдаем это для него. Не будем мы его красть. Но дайте хотя бы свитер купить съездить, его же примерить надо, вы же сами не купите! Так он ответил, что это для нас, может, ноутбук – вещь, а для него дети – вещи. Так и сказал. А приемная мама проговорилась, что ей приказали полностью оборвать связь, запретить всякое общение.

И однажды они забрали у Никиты телефон. А телефон-то мой, в кредит. Я счет оплачиваю. Позвонила в милицию. Милиция приехала туда, там даже не отказывались – да, забрали. Но навстречу написали заявление, что я сообщаю клеветнические сведения.

В милиции меня внимательно выслушали: все мои подозрения, что кормят плохо, не покупают одежду. Пообещали послать туда людей «по делам несовершеннолетних», чтобы посмотрели. Но стало еще хуже – забрали ноутбук, вещи, стали ставить в угол. Никита пошел в прокуратуру и там это все рассказал. А приемные родители просто стали угрожать: «Ты или успокоишься, или мы тебя отдадим вообще в приют». Он согласился на приют. И через день его туда отправили.

Но Никита-то наш, мы его вырастили… Поэтому мы ездили к нему и в приют. Там так рады были, ведь не к каждому ребенку приезжают. Даже сказали, что это будет большой плюс нам, когда мы будем на него документы оформлять.

Однако, он даже месяц в приюте не побыл, его отправили в детский дом. В доме пару раз они нас пустили, а на третий – как отрезало. «Вы никто, и с вами мы разговаривать не будем»!

А мы в этот момент оформляли документы на меня. На патронат. Чтобы можно было Никиту домой забирать. Сначала все хорошо шло, а потом сразу стена. Заведующая сказала: «Отдел образования запретил, я ничего сделать не могу».

То есть, интересы ребенка вообще никого не волновали – раз когда-то кем-то решено «не пущать», то теперь так и будет.

Полгода прошло. Ребенка как подменили. Я его вообще не узнаю. Может, это влияние руководства детского дома, могли наговорить всякого, возможно, сказали, что уже никогда не отдадут. Телефон недоступен. Раньше, даже если у него отбирали телефон, он у кого-нибудь брал, звонил. Сейчас глухо, уже пару месяцев. Но если смотреть по выписке со счета – он куда-то звонит. В соцсетях сидит, смски пишет. Наверное, девочку какую нашел (смеется). И курить начал. В 14 лет.

Что ты чувствуешь по этому поводу?

Мне очень тяжело, потому что я его с 4-х лет знаю, он мне как родной брат, серьезно. Но трубку не берет, иногда только с мамой общается. Смски принимает, но не отвечает.

А тебе объясняли, почему тебе отказали в опеке и в патронате?

В опеке из-за квартиры. Сказали – мало места. На обследование приезжала та самая Ходасевич, с которой все началось. Меня даже не ознакомили с актом. Решение вынесли потом. Мне сказали, что меня не обязаны ни с чем ознакамливать, все в пределах закона.

А в патронате мне отказали опять же по тем же причинам, только добавили, что мы молодая семья. Хотя формально муж прописан в другом месте. И в одной части разговора они ссылаются на семью, а в другой – что мы не живем (то есть – не прописаны) с мужем вместе, и видимо у нас все плохо.

И еще, по их мнению, зарплата у меня маленькая, на Никиту не хватит. На ноутбук вот хватало, на свитера, которые мы возили в другую приемную семью, потому что там Никита – вещь. А тут – не хватит. Хотя при патронате или опеке на ребёнка дают дополнительные субсидии.

Придумали прямо из головы, что мы уже ждем своего ребенка.

Хотя я сказала, что мы пока не планируем, подождем еще, проблемы порешаем.

А кто рекомендовал не давать вам ребенка?  

На патронат давала директор детского дома. Она «не видит целесообразности»… Вообще там интересный случай «тут помню, тут не помню»: сначала всё она видела, очень приветствовала наши приезды, записывала нас в журнальчик, как очень дисциплинированных посетителей. А потом – раз! – и «забыла». Ослепла, перестала видеть целесообразность.

И нам копию так никто, кстати, и не дал. Хотя я просила.

Как ты считаешь, почему это все?

Мама много писала рекомендаций по работе с детьми, иногда жаловалась на неисполнение чиновниками всех норм. Ходила по исполкомам, по приемным, по мэрам. Писала, что отпуска не предусмотрены для приёмных матерей, надо предусмотреть.

Как дела идут сейчас?

Нам наконец подписали разрешение на общение. Это шаг вперед. Забрать его себе уже не дадут, видимо, – сильно тянут время. Срок обжалования заканчивается. Но она не сдается, пишет письма. А если отдадут мне – то соцслужбы будут сидеть под окном. Вздохнуть свободно не дадут, к маме съездить – тем более.

Была ли разница между приютом и детским домом?

Для меня – огромная. В приюте – «Пожалуйста, пожалуйста, общайтесь! В любое время! Ой, передачка! Ой, как хорошо!».

Они видели, что мы Никите передаем все, что ему нужно. Надо молоко – везем молоко, надо точилка – едем, везем точилку. Или просто поддержать ехали. И в приюте все просто сияли, радовались и за нас, и за него.

В детский дом попробуй приди! Воспитатели грозные! Директор тоже: «Чтоб больше вас не видела». Два раза туда пустила нас, потом передачи приходилось передавать тайком через забор. Сейчас там даже комнаты закрывают на замок, когда они спят. Как в «обезъяннике» в милиции – терпи в туалет до утра. По сути – пытки (примечание редактора).

Пытаются настраивать ребят против друг друга. Доносить, подсматривать в мешки – что мы приносим. Даже был конфуз – технички увидели, что мы передаём ему одежду, а директор послала других детей забрать черный пакет. А пакет был синий, не нашли.

Конечно, всех юридических аспектов я не помню, там у мамы больше спрашивать надо (у Светланы Гречулиной – примечание редактора), но я тоже вижу несправедливость. И очень неприятные ситуации с чиновниками из образования.

Спасибо, Юля.

Да не за что…

Полную версию интервью можно почитать тут