МЦГИ «Наш Дом» продолжает серию интервью с людьми искусства, которые были вынуждены покинуть родную страну из-за административного давления и репрессий. Сегодня нашим собеседником стал Андрей Галанов, заслуженный деятель искусств Беларуси, дирижер театра оперы и балета г. Минска. Он был незаконно уволен с любимой работы за участие в видеообращении к нации от людей искусства. Сейчас Андрей живет и работает в Литве.
Мы поговорили о его долгом творческом пути, забавных музыкальных казусах, скрытых сложностях простых музыкальных произведений и, конечно же, о судьбе любимой нами Родины.
— Как дела на новом месте? Готовитесь к новым творческим проектам?
Проектов много, они давно придуманы. К сожалению, ограничения в связи с пандемией не позволяют реализовать их быстро. Может, что-то будет в мае или июне. В надежде на то, что локдаун будет снят.
— Вы недавно переехали на новое место?
Я переехал еще в ноябре, просто ездил по другим странам, реализовывал некоторые проекты. Пробыл около месяца и перед Новым Годом уехал. Вернулся в Литву только 21 марта.
— Вы работали дирижером в театре до увольнения?
Работал в Оперном театре Минска с 1994 года до увольнения. Заслуженный деятель искусства Беларуси. Меня уволили по статье за «аморальный поступок» -под этим имелось в виду видеообращение деятелей культуры, которое я записал вместе с другими моими коллегами. Это обращение организовал Павел Латушко: деятели культуры против насилия вместе с призывом к общенациональной забастовке. Хотя самого призыва в нашем обращении не было.
— Музыка – это было призвание? Стать дирижером не так-то просто.
Я воспитывался у дедушки с бабушкой. Они были рабочими и у них была мечта: сделать из меня музыканта. С пяти лет я постигал мир музыки, а в 10 лет меня отдали в школу-интернат им. И.О. Ахремчика (Сегодня – Гимназия-колледж искусств им И.О. Ахремчика – Прим. Ред.). Эта школа готовит художников и музыкантов. Класс «А» — это музыканты, а класс «Б» — художники. Кстати, Алесь Пушкин (беларусский художник-нонконформист – Прим. Ред.) учился со мной, на пару лет старше. Окончив эту школу и отслужив в армии, я поступил в консерваторию.
— Какими музыкальными инструментами Вам удалось овладеть в процессе столь долгого обучения? Наверняка стали мультиинструменталистом?
На самом деле, музыкантов-мультиинструменталистов не так много. Они есть, но их мало. Инструмент, на котором я играл в консерватории, была труба. Я трубач.
— Где Вы работали сразу после окончания консерватории?
Получилось, что один факультет консерватории я закончил в 1992 году, а второй – в 1995. В 1993 году я начал работать ассистентом главного дирижера в Оперном театре г. Минска, а в 1994 уже стал штатным дирижером, еще будучи студентом. После окончания так и остался там работать. Потом началась насыщенная концертно-гастрольная жизнь. В 2004 я стал главным дирижером Оперного театра.
— Вспоминается один старый музыкальный анекдот, когда музыканту в оркестре новый дирижер «диез» заменил на «бемоль», чтобы показать свой абсолютный слух. У Вас бывали подобные забавные случаи?
На самом деле это не анекдот. Могу рассказать, не называя фамилий. На всесоюзном дирижерском конкурсе захотели «закопать» одного из участников, и председатель жюри подошел к кларнетисту из своего оркестра и предложил ему сыграть знак «бемоль» (знак «диез» в нотной грамоте повышает звук на полтона, а «бемоль» — понижает – Прим. Ред.), который там не предусмотрен. Участник этого конкурса должен был дирижировать этим оркестром. Дирижеров всегда проверяли на слух.
Дирижер отработал свою программу, поклонился. Встает председатель жюри и говорит: «Простите, маэстро! У вас кларнет в таком-то такте сыграл не ту ноту, а Вы не отреагировали». В ответ на это встал кларнетист и обратился к председателю жюри со словами: «Простите, маэстро, я забыл о Вашей просьбе». Это был конфуз. Потом подобные случаи обрастают подробностями и уходят в народ как анекдоты.
Но если у маэстро хорошие отношения с оркестром, подобного не случается. Ведь ошибиться может каждый и не услышать фальшивый звук в каком-либо громогласном аккорде, особенно в современной музыке. Главное – чтобы дирижер работал с душой, и тогда оркестр ему отвечает. А когда делается как у нас в стране – из-под палки, понятно, что душевного ответа не получится.
— Можете вспомнить какое-то особо сложное и техничное произведение, которым доводилось дирижировать или играть самому?
Знаете, «особого» не бывает. В каждом произведении свои сложности, нужно их уметь распознать. И сложности художественного или технического плана – абсолютно разные вещи. Да, бывают «ансамблевые» сложности, когда всех собрать просто невозможно. Или, скажем, музыка Стравинского или наоборот, ультрасовременных композиторов, когда пишутся непонятно какие размеры. Во всем этом есть один большой подвох. Иногда в трех нотах у Моцарта не понятно: почему так просто написано и насколько сложно сыграть, чтобы это звучало и очаровывало. Поэтому о «сложностях» можно говорить и спорить очень долго.
— Но согласитесь, что, например, «Мурка» и «Чардаш» Монти – вещи по технике просто не сопоставимые?
Ну, скажем, в «Мурке» все направлено на то, чтобы расслышать и понять текст. «Чардаш» Монти – да, это танцевальная история, виртуозная. Есть музыканты, которые глубоко не мыслят в плане музыки, но «Чардаш» они играют запросто. Это просто много быстрых нот.
— У многих просто техники бы не хватило.
Это просто так кажется. Здесь все зависит, в первую очередь, от количества занятий. Часы переходят в профессию.
— Давайте вернемся к Вашей истории. Можете рассказать подробно обо всех неприятностях, которые Вас постигли?
Все началось с видеообращения, которое было записано в октябре 2020 года – обращение деятелей культуры из разных сфер. Из Оперного театра нас было двое: я и Илья Сильчуков (Белорусский оперный певец – Прим. Ред.). Какое-то время это прошло незамеченным.
А однажды, перед началом спектакля, музыканты оркестра встали и выразили свою позицию по поводу происходящего в стране. Понятно, что после этого поднялась волна, в театр пришли какие-то люди в штатском, начали выяснять «кто и что».
В итоге пятерых человек (троих – из тех, кто встал в оркестре и нас с Ильей) уволили из театра по статье за «аморальный поступок». Понятно, что с подобной статьей в трудовой книжке никуда на работу не возьмут. Думаю, даже дворником.
— Это и стало причиной Вашей релокации?
Встал вопрос: если ты востребован в мире, почему ты должен сидеть в Беларуси без работы? Мы с супругой поставили литовские визы и выехали. Супруга продолжает работать, поскольку без работы невозможно существовать просто физически.
— Вы можете все-таки немного приоткрыть завесу: чем планируете порадовать зрителей и слушателей?
Сайт Литовской оперы вскоре после нашего увольнения разместил информацию, что я и Илья Сильчуков будем приглашены на спектакль «Евгений Онегин». Идет возобновление постановки, и нам предложили несколько спектаклей в Вильнюсе.
То, что касается концертной жизни: сейчас она потихоньку оживает, выходит из спящего состояния, и я надеюсь, что мне удастся собрать музыкантов Беларуси в Вильнюсе, чтобы сделать программу, и даже не одну. Это будет, скажем так, новый формат, новый оркестр Беларуси и Литвы.
— После столь внезапных неприятностей в жизни люди помогли Вам?
Мне помогли несколько организаций, в том числе финансово. А если бы не «Наш Дом» и «Дапамога», мне было бы очень сложно пересечь границу и обустроиться на новом месте. Получилось, что «Наш Дом» — мой дом. Организация оплачивает мое проживание в Литве и платит стипендию за то, что я придумываю новые проекты. Без МЦГИ «Наш Дом» многие люди здесь могли оказаться просто в положении бомжей, не взирая на визу. Сейчас решается вопрос с концертной площадкой и разрешением властей Литвы на то, чтобы мы давали концерты.
Хочу сказать, что «Наш Дом» делает большое дело!
— В заключении интервью скажите, пожалуйста, несколько слов беларусам.
Самое страшное, что сейчас в Беларуси ничего не происходит. Все попытки протестовать и самовыразиться заканчиваются ничем. Конечно, здесь напрашивается аналогия с Джорджем Оруэллом (Имеется в виду роман-антиутопия «1984», повествующий о жизни в условиях тотальной диктатуры и несущественных попытках сопротивления – Прим. Ред), но об этом не хочется говорить.
Ментальность беларусов сейчас проявляется не с лучшей стороны, со стороны подчинения насилию. Не так сильно внутреннее сопротивление в людях, как сильно приспособленчество. И люди пытаются приспособиться к тому, что происходит сейчас. Молчуны – это предатели национальной идеи и свободы. Они просто молчат и смотрят, чем все закончится. Понятно, что что-то произойдет, но когда и как – неизвестно.
Зная наш народ, я знаю, что должно произойти: то, что произошло в 90-х. Когда все шахтеры остановили работу и вышли на площадь Ленина с касками. Что-то произойдет тогда, когда люди осознают, что ничего не зарабатывают и ничего не могут себе позволить купить. То, что Ленин называл «болотом». То есть те люди, которые сидят и ждут, чем все закончится. Они не смотрят БТ и не верят историям про «150 внедорожников», но, тем не менее, никак не выражают свою позицию. А выражение «лишь бы не было войны» — очень скользкое. Никто не хочет войны, это очевидно. Но между тем, альтернативой отсутствия войны является та ситуация, которая сложилась в стране сейчас.
Умный и заслуженный человек не зря упомянул в своем обращении к людям Беларуси роман «1984» Джорджа Оруэлла. Если кто-то вдруг не читал этот роман-предостережение, сделайте это как можно скорее. Посмотрите на быт персонажей романа, на их полностью подконтрольную власти жизнь. Точнее – выживание. В постоянных лишениях и страхе. Только от нас, от нашей решительности и воли будет зависеть то, станем ли мы свободным народом или окончательно смиримся с подготавливаемой для нас участью бессловесных и безвольных рабов.