(Не)Детское дело

Интервью c  Дмитрием Басарновичем

Имя интервьюера: Евгения Иванова

Д.Б. Я – Басарнович Дмитрий Григорьевич, семьдесят третьего года рождения. Проживаю в городе Речица, женат уже почти двадцать два года. У нас двое детей: дочь, которой тоже уже скоро двадцать два года, и сын, которому будет вот сейчас двенадцать лет. Вот. Образование у меня – среднее юридическое. Также имею строительные специальности.

Е.И. Давайте сразу приступим к этой истории с конфликтом относительно  постановки на комиссию… Когда всё началось?

Д.Б. Это ещё началось с того, когда у нас дочь училась, старшая дочь училась в школе. И у неё произошёл конфликт с её классной. Из-за мелочи, из-за паласа на кухне… мы тогда только дом купили, переехали, ну всё своими силами старались делать, нам никто не помогает, потому что я сирота практически остался, у жены тоже как бы родители сами себе… И вот, первый раз нас поставили на учёт, так как директор школы бывший была одно время депутатом. И как бы я пожаловался на неё в Минск. Дочка прибежала со школы: «папа, лучше не надо», директор предупредила, «потому что это плохо закончится». Ну и через некоторое время нас всё-таки поставили на учёт. И с тех пор мы как бы на учётах… Мы своих детей в обиду не даём. Последний учёт уже произошёл с нашим ребёнком, уже младшим, дочь уже отучилась, работает. В пятнадцатом году нашему ребёнку в школе нанесли телесные повреждения. И причём в кабинете соц. педагога. В общем, там мама толкнула ребёнка … У ребёнка возник конфликт с одноклассником, их вызвали в кабинет соц. педагога, пригласили только одну маму, нас не пригласили, и там эта мама прямо при социальных педагогах толкнула ребёнка раз, потом его поцарапала, как бы всё зафиксировано, он ушёл в сторону, потом второй раз, и он об угол стола настолько сильно ударился, что было вообще подозрение на перелом [позвонка], да и отёчность почки. Ну, всё вот это дело завертелось, они сказали, что «ничего вы не докажете» — жене прямо в лицо сказали, я был на работе тогда, она разговаривала с ними.

Е.И. «С ними» — это с кем?

Д.Б. С соц. педагогами, с директором школы — Гулик, вот. Просили нас успокоиться, иначе у нас, значит, плохо закончится. Но я понимал, что закон всё-таки на нашей стороне. Поэтому мы пошли, как положено, писать заявление и начались наши, как говорится, тяжбы. Со школой. В 2015 году. И чем оно закончилось – закончилось тем, что в суде дело административное прекратили в отношении вот этой Тихонович – женщины, которая толкнула ребёнка. После обращения в управление образования мы обращались, в Гомель, они дали нам стандартный ответ, что противоправных действий в отношении нашего сына со стороны педагогов и Васильковой не установлено и нарушений должностных инструкций в их действиях нет. Отдел образования наш Речицкий – то же самое, что как бы работники милиции провели расследование и не установили виновных. Хотя мы ребёнка утром отправили здорового в школу, а уже через два часа приезжала мама, он уже прятался в кустах на территории школы, и уже был сильный ушиб. Я был на работе. После этого мы обратились, конечно, и в Министерство образования, и в Администрацию президента, это уже жена поехала, потому что я настолько как бы был вот этим… После решения суда, решение суда, когда наказали меня. Наказали меня якобы за оскорбление вот этой самой Тихонович, которая толкнула моего сына!

Е.И. А что произошло?

Д.Б. Оскорбление!

Е.И. Вы её оскорбляли?

Д.Б. Я её не оскорблял! И дело в том, что меня даже на суд не вызвали. Это в школе, нас пригласили на родительское собрание, ну, меня попросили с управления образования уже с Гомеля, чтобы я пришёл в школу, и решили конфликт на месте. Я согласился. Было родительское собрание. Это был пятый класс, субботний класс, и мой ребёнок пришёл с другого класса. Я не знал там родителей, я просто, когда зашёл, я хотел посмотреть в глаза этой матери, которая ударила моего ребёнка. Всё, это единственное, что, какое оскорбление… Я на эмоциях высказывался, что это доказуемо! Они там перебивали меня, они прямо на родительском собрании сделали моего ребёнка виноватым, прямо нагло! Я всё не мог понять, почему это. И как?!

Экспертиза показала, что действительно было нанесено телесное повреждение в школе, но судья не учёл это. Судья на суде почему-то сказал, что здесь мелким шрифтом написано, заключение эксперта, и я ничего разобрать не могу.

Е.И. А как звали судью и какой суд?

Д.Б. Судья Бобырев у нас… Да… Это наш, Речицкий районный суд.

Д.Б. Я обратился после этого, мне сказали, что есть полгода, в областную прокуратуру, оплатил госпошлину, как мне сказали, на счёт. Сказали, госпошлина 0.5 ставки всего лишь, и я оплатил. Прокуратура областная дала мне ответ, что направляют на рассмотрение обращение моё о несогласии, ну, назад в Речицу, и направили. Здесь же Речицкий прокурор Дроздов, он сейчас находится в Гомеле, заместитель прокурора области… Он указал в данном документе в ответе, что я оплатил 0.5 базовых, хотя должен был платить одну базовую, но я оплатил столько, сколько мне сказали в областном суде! А также он указал в своём ответе, что, кроме этого, истекли сроки наложения административного взыскания. Хотя ещё не прошло полгода. Полгода. Ответ был дан 28.03.2016, а суд был 6 ноября. То есть срок заканчивался, по-моему, в мае-месяце. Выпускать нас не собирались на Минск, в генеральную прокуратуру. Это у нас практика такая, что если здесь не согласен, обращаешься в область, область возвращает на рассмотрение назад в район, но район опять прекращает. И вот это круг – замкнутый круг, с которым человеку не дают выскочить за пределы области.

Е.И. Я правильно понимаю, то дело по вашей жалобе на действия мамы закрыли?

Д.Б. Да.

Е.И. А уголовное, административное дело против вас было возбуждено? И чем оно закончилось?

Д.Б. Да. Мне дали пять базовых величин штраф…

Е.И. За что, что вы якобы её оскорбляли, хотя вы её не оскорбляли?

Д.Б. Да, я её не оскорблял, вот. Жена обратилась, жена поехала… я даже не знаю, стоит ли это записывать, я, честно говоря, настолько был в шоке, что я хотел разобраться сам. Это жена меня отпросила, «Не надо, я поеду к Лукашенко». Она отпросила меня, плакала сидела. Я согласился. Когда она приехала из Минска, конечно, она добилась приёма, хотя в одной администрации не рассматривают дело, оказывается, в Администрации Президента, она – во вторую, там по записи принимают через полгода, и моя жена пошла просто в резиденцию президента. Там уже, я могу сказать, что спасибо охране президента, которые сделали так, что её приняли. И, когда она рассказала, её выслушали, мы надеялись, что накажут. Накажут, отменят всё это. И они ещё возмущались, почему не уголовное дело там… Но итог такой, что – стандартная отписка администрации президента. И вот когда Александр Григорьевич говорит, что он заботится о детях, я думаю: он заботится только о своих детях.  Я не боюсь этих слов. Сколько мы здесь пережили, какой ребёнок, как мы просили его в школу идти, сколько жена моя по больницам поездила с ним, сколько они издевались над этим ребёнком в школе, чего только мы не пережили здесь – и плевать наш президент хотел на наших детей. В нашей прокуратуре, такой есть помощник прокурора  Володькин, он вообще сказал, когда я ему сказал при обращении, что наш президент ведь сказал, что у нас первоочередная забота – это о детях, он мне ответил, что «что-то я не слышал, чтобы он называл фамилию-имя вашего сына». Просто цинично, в глаза.

Е.И. Что было потом?

Д.Б. Потом, после ответа… Ответ пришёл с администрации президента в начале декабря 2015. Ну, так как он пришёл стандартный, конечно, я не знаю, что там было, вот, через некоторое время, точнее, в январе-месяце уже шестнадцатого года мы узнаём, что нас поставили на учёт, как… в социально опасном положении. В то время мы остались вдвоём без работы с женой уже, хотя мы вдвоём работали, мы остались после суда без работы. Не суть дело, как оно произошло… жене предложили просто написать заявление об уходе, по мне… Дело в том, что я разочаровался во всём. И в этой мизерной зарплате, и в этом законе нашем государственном, который плевать хотел, когда человек работает за копейки, и заботится, и думает, главное, чтобы ребёнку было хорошо, хотя бы эти, маленькие деньги получая… А в это время, когда мы работаем, наших детей избивают спокойно, понимаете? И после этого суда мне противно всё это было.  Я работал в Благоустройстве, рабочим и я не вышел на работу, я не вышел на работу после суда… Хотя у меня было заявление [на увольнение], когда вот этот конфликт весь начался, у меня настолько нервы были, что я написал заявление по соглашению сторон, потому что я уже работать не мог. Названивали постоянно работники милиции на работу, социальные педагоги названивали на работу. Доходило до того, что мастер подошла ко мне, говорит «Дмитрий Григорьевич, вы знаете что, со школы обзвонили всю нашу структуру ЖКХ, включая и ген. Директора, и сказали, что вы с ружьём бегаете по городу пьяный, кричите. Что всех убьёте».

Е.И. А у вас есть ружьё?

Д.Б. Нет у меня ружья. Нет у меня ружья. Ну в общем они делали всё, когда видели, что мы не успокоились, стали искать правды, хотели наказать виновных в нанесении телесных повреждений нашему ребёнку – они начали на нас давить. Всякими способами. То есть унижать меня на работе. Ну вот даже этими словами, что я пьяный бегаю… На жену, тоже ей там звонили на работу в департамент охраны, сказали, что мы позвоним, вам плохо будет, с вами разберутся инспектора, почему вы там… Моё заявление почему-то потерялось.

Е.И. Какое заявление?

Д.Б. По собственному желанию. Я попросил, пускай лежит оно, если что – то  просто подпишите. Когда пришло время, сказали, что заявление утеряно. Когда спросил, мне увольняться, отрабатывать надо? Мне просто ответили: как вы хотите, хотите – отрабатывайте, хотите – нет, но вас хотят по статье уволить. Я говорю ну, хорошо.

Е.И. То есть вас уволили за прогул?

Д.Б. Да, да, да. Ну как бы знаете, я ни о чём не жалею. Ни о чём. Я, наверное, если б всё повторилось, я бы на попятную не пошёл. Ради своего ребёнка… мы с женой всегда шли за своих детей, ничего я бы не менял.

Е.И. Что было дальше?

Д.Б. Дальше, конечно, долго мы звонили, после этого. И в администрацию президента, и в министерство образования. Но всё-таки может быть звонки… Может быть, вы знаете, они устали уже оттого, что я звоню. Может быть, немножко всё-таки они поняли, что… Явно ж было, что ребёнку нанесли телесные повреждения в школе, очевидно. То есть мы добились того, что к ребёнку начали более или менее нормально относиться в школе. Нормально, успокоились они, перестали трусить его рюкзаки, в поисках каких-то ножей, в поисках каких-то, я не знаю… То есть они выдумывали что угодно, писали каждый день замечания, двойки ставили, что отсутствуют тетради по предметам, хотя жена систематически ребёнка собирала лично в школу. И все тетради. Ну, делали всё, чтоб нам насолить.

Е.И.  Вы начали говорить про вот постановку на учёт. Это когда было, и как вы узнали?

Д.Б. Мы узнали в январе-месяце 2016-го года. О том, что нас поставили на учёт ы декабре пятнадцатого года.

Е.И. То есть через месяц вас сообщили?

Д.Б. Да, да, да. Я когда я спросил, за что, вот бумага есть, я потом копии брал, думал в Минск поехать с этими бумагами, оказывается, нас поставили на учёт десятого декабря пятнадцатого года. Формулировку я, когда у директора школы спросил, почему? Вернее… Извиняюсь, не у директора школы, а у зам. начальника управления отдела образования в Гомеле, за что нас на учёт? Ответ был простой: «Потому что вы вдвоём не работаете». Так, подождите. Дело в том, что я уволен 10.11.2015, то есть десятого ноября, жена девятого ноября, нам даже не дали возможность, если на то пошло, найти работу, и нас уже ровно через месяц ставят на учёт. Мы даже деньги ещё не успели потратить свои, то, что мы заработали, если так разобраться. Ну, я когда я взял, формулировка довольно интересная появилась, они написали, что «Несовершеннолетний воспитывается в семье, где родители ненадлежащим образом исполняют обязанности по воспитанию и содержанию несовершеннолетнего. Родители отрицательно влияют на его поведение». Ну, я не знаю, чем мы отрицательно влияли, если он до этого был нормальный ребёнок как бы, учился, и я считаю, что я хотел бы, чтоб мой ребёнок был таким, как и мы. И не бросал своих детей в обиде и в беде. И не боялся он чиновников, а стоял. Не боялся, что можно потерять работу, защищая своего ребёнка. Вот. Да, с ихней точки зрения мы плохо влияем на него, так как мы добивались правды! Но ведь если по закону разобраться, мы отстаивали права своего ребёнка всего лишь. И это называется плохое влияние? Я хотел бы, чтобы мои дети были такими же, как мы.

Е.И. А на эту комиссию вас никто не пригласил, я так понимаю?

Д.Б. Нет, нас просто поставили… С Гомеля сказали, что мы на учёте. Мы даже не знали, что мы на учёте. Ну, на учёте – значит, на учёте.

Е.И. И как вы отреагировали?

Д.Б. Негативно, конечно, ну, а за что? А тем более, смотрите, кто нас на учёт ставил. Та же самая секретарь Василькова, она является соц. педагогом, при которой избили нашего ребёнка.  Председатель совета профилактики, Гулик –директор школы, в которой нашему ребёнку чуть не переломали спину. И вот эти люди имеют моральное право ставить мою семью на учёт. Понимаете?

Е.И. И что вы сделали?

Д.Б. Я, скажу честно, понимаете, я как бы на них действительно большое внимание не обращаю, комиссии как такой я сюда… Она зашли один раз, инспекция пожарная, но без соц. педагога вот этим… Потому что социальные педагоги со школы, что Василькова, что [? Процик 23:21], они находились в тот день, когда ребёнку телесные повреждения нанесли, в кабинете, и всё это видели.

Е.И. И ничего не сделали…

Д.Б. И ничего не сделали. С ихней стороны было бы достаточно признать факт. И можно было просто наказать маму. Мы не кровопийцы, чтобы там её садить в тюрьму или что… Но факт был! Но когда они, вместо того, чтобы признать факт, они обрушили на нас какую-то ложь и начали нас посыпать… И всем остальным, что мы… Ну как мы можем неблагополучной семьёй быть, если мы только в пятнадцатом году, в июне-месяце, тридцатого июня наша дочь закончила колледж. За который мы платили деньги. Она на платном была. В тот же год я, работая, обучался на профессию за свои деньги. Кровельщика. В тот же год мы собрали ребёнка в школу. И как мы вдруг стали… Что я плохо влияю на своих детей… И что у нас всё плохо… Хотя у нас никогда не было просрочено ни оплаты за газ, ни за свет, коммунальные мы всегда, у нас это святое, мы оплачиваем… Налоги на недвижимость, на землю в частном доме, мы всегда оплачиваем вовремя. С чего мы неблагополучные? Ребёнок наш, хотя его постоянно и хвалили, и в пример ставили, что он одет очень аккуратно. Потому что когда нас пригласили, мы были всё-таки в первый раз на комиссии, когда задали вопрос, ребёнок школу посещает? Посещает. Аккуратно одет? Аккуратно одет.  Ребёнок не голодный. И как бы ну вот чё… Неприятно. Ну я считаю, что как бы этот декрет, этот декрет, это один из способов давить на несогласных родителей, ведь самое уязвимое место у нас – это что? Это дети.

Е.И. Вы имеете в виду 18-ый декрет?

Д.Б. Да, да, да. Да. Если бы не дети… Ну и без них же нельзя, правильно? Да. Как бы никто же не знал, что… Как в Минске сказали жене, что так на учёты не ставят, по всяким мелочам —  в Минске.  Вот у нас регионы дают такие показатели, даже если вот… Это потом пускай вам уже жена расскажет, кто воспитывает один. Ну если родители развелись, то получается, что ребёнок находится в социально опасном положении. Ну извините меня, тогда приходится, что у Лукашенки Александра Григорьевича сын находится тоже в социально опасном положении! И я прошу вас это не вырезать, если можно, потому что он тоже воспитывает один ребёнка. И почему, если мать работает на работе, воспитывает ребёнка, зачем её ставить на учёт, что ребёнок находится в социально опасном положении? Или опять же, школа постаралась, чтоб нас уволить с работы, Всеми, как могла. То есть создали, они не помогали нам и ребёнку в первую очередь, они наоборот, вред приносили, чтоб нас лишить работы и лишить дохода. Ну, всё как бы…

Е.И. И сколько он был на учёте? Мне сказали, что его теперь сняли с учёта.

Д.Б. Да, нас сняли двадцать… Вот, в конце января семнадцатого года нас сняли.

Е.И. И вы как бы… Как вы этого добились, или оно само случилось?

Д.Б. А вы знаете, к нам… По три месяца не ходили, а потом вдруг заявятся среди ночи. Так вот, зима, в восемь вечера могут прийти, стучать в калитку. Один раз мы с женой ходили в аптеку, ребёнок заболел, тут ломались. Дочка позвонила позвонил, и дочка дома была, старшая, и… «К нам, папа, кто-то ломается». Я говорю, хоть в форме? «Нет, без формы». Темно, не видно. Ну, естественно, я в отдел звоню на 102. Кто-то ломается, кого-то высылали туда? Нет, никого не высылали. В итоге оказывается, что это участковый, чуть ли не среди ночи приходит. Я что, совершил какое-то преступление, чтобы меня проверять, как я живу? Я думаю, что уже тут все видели, как мы живём. И со школы, классный руководитель. И тут же был начальник [?ВЖЭУ 27:57] нашего. И пожарные были, да. Смотрели, потому что у нас кроме газового оборудования ещё и стоят трубы, ну которыми мы практически не пользуемся… И сказать, что тут уже так всё опасно – смешно просто-напросто. Я просто уверен, что есть люди, которые живут намного хуже нас. И в намного худших условиях. У нас у ребёнка отдельная комната есть. У каждого – и у дочки отдельная комната, и у сына отдельная комната.

Е.И. То есть это они к вам походили в течение года пару раз, да? И потом просто решили снять с учёта?

Д.Б. Я не знаю, как и что…

Е.И. А вам никто не объяснял, почему вас сняли с учёта?

Д.Б. Ну, сказали, что ребёнок начал лучше учиться, мама работает, хотя изначально жене сказали, буквально за неделю, что «мы вас не можем снять с учёта». Жена позвонила директору школы: «А что, мы на учёте, никто не ходил, а тут заявляются через три месяца, ломаются к нам в дверь». Она говорит: «Мы не можем вас снять с учёта, так как ваш муж не работает». Ну, извините меня, сейчас пол Беларуси не работает! Так давайте всех на учёт и поставим! Если нету рабочих мест, если в центре занятости, то, что вывешивают – это всё ерунда… Ну просто нету рабочих мест! Если предлагают работу, и на полставки, и как, получается, я должен кормить семью, если мне предлагают грязными, без подоходного налога, сто рублей? Или мне предлагают работу на три, на четыре месяца! То есть я не могу даже себе позволить кредит… у нас же сейчас, мы за наличные не можем позволить себе ни телевизор купить, ни холодильник. Всё настолько дорого, и настолько мизерны наши зарплаты в регионах, что нам надо рассрочка. А чтобы брать в рассрочку, надо справка. А кто тебе даст справку, если ты три месяца отработаешь? Никто не даст. Никто не поручится, никакая организация за тебя. То есть в условия такие ставят, что, как бы… На выживание.

Е.И. Как ваш мальчик сейчас?

Д.Б. Отлично. На данный момент.

Е.И. То есть всё прошло, эта история как-то прошла для него?

Д.Б. Ну, я думаю, что… Я думаю, что он это не забудет никогда. Настолько было всё плохо… И целый год он был под… Пятнадцатый, да, это с начала учебного года, фактически, произошло это… Пятнадцатого сентября, где-то, да, четырнадцатого, это первый был мой рабочий день на работе. Вот почему я там не смог работать… Первый день мой рабочий, и вот этот случай произошёл. И ребёнок на протяжении года… В школе его у нас, куча материалов, то бабушка ударила его об стенку головой, после этого случая, потом…

Е.И. Что за бабушка?

Д.Б. А бабушка, фамилия её… Нет, не Кобец, одноклассник Кобец. [?Мижевич 31:07] её фамилия.

Е.И. А почему она это сделала?

Д.Б. А мотивировала это тем, что мой сын выбил у одноклассника трубочки.

Е.И. Трубочки?

Д.Б. Да, и вот…

Е.И. Его бабушка пришла, и…

Д.Б. Да, да, да. И толканула его, он упал, и затылком…

Е.И. Это в тот же самый год?

Д.Б. Это всё в один год было. Головой раз, он ударился, да, что там у нас ещё было?

Е.И. Ну, может быть, ещё вы вспомните, когда будете рассказывать.

Д.Б. Ребёнок под таким прессом был большим, да, не хотел… Он был и по поликлиникам, и в Гомель его возили, как бы на… Потому что наша Речицкая больница… Дело в том, что здесь всё завязано. Когда… Вы знаете, я не понимал, почему я не могу продвинуть это очевидное дело. И только потом мне люди объяснили, что директор школы и председатель райисполкома, Панченко, кумовья. А я думаю, да что такое? Ну всё ясно: судмедэксперт подтвердила, там то, там то. Ну вот оно, очевидно, ну накажите вы эту женщину, и всё! Нет. Просто – нет.  И всё… Вот так у нас… И суд у нас – не суд. Он выполняет заказы наших местных чиновников. Если дело касается какого-то чиновьечьего круга, просто у человека, просто [? 32:42].

Е.И. То есть сейчас всё спокойно, с комиссии сняли, сын нормально, в школе учится…

Д.Б. Да. нормально сейчас, в школе учится он, и оценочки нормальные, его начали… Вы знаете, само больше жалко – это ребёнка. Ведь когда мы начали возмущаться… Я за 43 года, на меня, наверное, ни один протокол не был составлен, а за сентябрь, ноябрь, почему жена поехала уже в Минск – на меня было составлено три административных протокола.

Е.И. Одно за вот, оскорбление, ещё какие?

Д.Б. Да, второе… А, и два – за мелкое хулиганство. То, что мы проходили рядом с домом, я жену под руку вёл, и на машине выскочил сосед, и он нас… А у нас дорога, у нас асфальта нету, и земля так как бы, узенький проход. И я толкнул – он нас чуть не сбил, быстро ехал. И вроде бы конфликт получился. А он молодой, ты куда летишь? Ну… И тут получилось, что участковый бегал потом на суде, я, конечно, опять же на суд не ходил уже, я не ходил на суд этот второй…

Е.И. На первый вас не пригласили, а на второй?

Д.Б. Да, на первый не пригласили, а на второй я просто сам не пошёл. Да, жена ходила. И… этот мальчик сказал, что участковый как бы попросил его написать заявление. А судья бы [? Бобырев 34:35]. Ну Бобырев, да… В этот раз отменил все три протокола. Был один на жену мою и два на меня. Отменил всё-таки эти… Это после поездки моей жены в Минск. Просто вопрос, почему Бобырев не мог первый раз по справедливости? И все бы остались, как бы… И работа была бы у нас, и мы спокойно… Есть закон! Почему кто-то должен перед законом отвечать, а кто-то – не должен отвечать? Чем чиновники, которых выбирают, чем они лучше нас?!

Е.И. Ничем.

Д.Б. Да! А просто всё дело в том, что если раньше выбирали председателей райисполкома, то сейчас просто назначения какие-то идут непонятные. Друг друга они тащат. Председатель облисполкома своих друзей ставит в райисполком, в область ставит президент, непонятно по каким… заслугам вот этих наших председателей облисполкома, до которых не дозвониться, ничего… Хотя звонил я и им, и в облисполком, но там поднимали только помощники. И просил помочь, и всё… И обещали помочь мне с работой. Никто ничем. И я так понял, что чем выше чиновник, тем ему верить нельзя. Они больше врут. Вот и всё…

Е.И. Скажите, Дмитрий, какой бы вы дали совет родителям, которые попали в похожую ситуацию, когда конфликт или с чиновниками, или со школой, когда такая несправедливость. Что делать?

Д.Б. Я бы дал такой совет: звонить во все колокола. Пользоваться интернетом, то, что мы изначально делали, мы выбросили статью в «Одноклассники», когда поняли, что ничего здесь не получается. Затем мы начали по всем инстанциям, хотя в нашу первую статью вмешались работники милиции и нас заблокировали в «Одноклассниках», это было перед выборами президента. Мы – ещё одну статью. То есть получилось, что мы ещё раз… То есть я сильно не разбирался в этом интернете, но всё-таки мы влезли, и ещё раз открыли эти «Одноклассники», и ещё одну статью…  Статьи в интернете очень действую на чиновников. И настолько действуют, что они… у них пена идёт со рта. Когда они читают про себя, когда правду говоришь. Поддержка людей была очень сильная. Опять же, в соц. сетях. Очень сильная. Конечно, кто-то предлагал и… Опять же, разобраться. Кто-то предлагал помощь, как пойти. Ну… как добиваться. Да, ну и мы… Мы не останавливались. Нам, я считаю, что и «Белсат» помог нам, он – это единственная газета, которая выехала. Потому что я звонил… хочу, если можете, вы это сотрёте, может, не сотрёте… Дело в том, что я звонил на горячую линию и СТВ, где обещали помощь, но опять же им наплевать на всё. На ОНТ горячую линию – они даже трубки не подняли. Почему-то. И я считаю, что все эти горячие линии созданы для того лишь, чтобы если что-то хорошо – поблагодарить кого-то. И у нас всё очень хорошо, зарплаты 500 долларов, живём мы счастливо, богато, вот… А на самом деле, ни работы, ни зарплаты и детей обижают. И ставят людей, особенно в регионах, я думаю, что в Минске… Я думаю, что в Минске такого нету, но регионы от этого страдают полным ходом. И хотелось бы, чтобы люди обращались и добивались того, чтобы и Гомель, и Минск… В первую очередь добивались в Минске, и выбрасывали эти статьи, и обращались в «Белсат», и обращались… Ну, к кому только можно. И доносили это всё до общественности. И кто, самое главное, не бояться указывать, кто виноват, и за что, и как. И тогда что-то будет, может, получаться.

Е.И. Спасибо большое! Спасибо.

Ваш электронный адрес не будет опубликован. Обязательные поля отмечены *

*

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.