Бывший политзаключенный Алесь Беляцкий критически отнесся к выводам своих коллег из организации «Платформ инновэйшн», которые последние месяцы «инспектировали» белорусские колонии и следственные изоляторы.

Алесь Беляцкий почти три года отбыл в бобруйской колонии, а во время следствия содержался в минском следственном изоляторе на улице Володарского. По его словам, наблюдения и выводы, сделанные в течение его «тюремных университетов», кардинально расходятся с тем, что увидели представители «Платформ инновэйшн», посещая белорусские колонии с конца прошлого года, когда Департамент исполнения наказаний МВД Беларуси дал им такое разрешение. Об этом правозащитник рассказал в интервью «Радыё Свабода».

— Общий комментарий у меня такой, что с основными выводами, которые делает Алена Красовская-Касперович, которая утверждает, что содержание в белорусских тюрьмах улучшилась, я однозначно не согласен. Не вижу никаких улучшений, чтобы можно было утверждать, что улучшили условия содержания и вообще всю пенитенциарную систему.

Во-первых, упомяну, что правозащитников туда раньше никогда не пускали. Все попытки правозащитников наладить посещение этих мест за 20 лет мы хорошо помним. Это было в 90 годы, но в 2000 годы это резко сократилось, и, в результате, механизм контроля общественности за пенитенциарной системой в Беларуси не работает. Есть эти областные комиссии, в которые частично входят представители неправительственных организаций. Но почти нигде, кроме могилевской комиссии, нет представителей правозащитных организаций, и реально почти нигде эти комиссии не работают. Система очень замкнутая. Если МВД дает разрешение некой организации посещать эти места, причем это происходит без признания проблем, без того, что такое посещение — часть какого-то ответа гражданского общества, то у меня, например, возникают вопросы. А почему такое разрешение получила эта организация, а не вторая, третья или иная, которые также просили дать им такую возможность? Например, я уже не говорю о «Весне», которая не зарегистрирована властями, но тот же Белорусский Хельсинкский комитет так и не получил такого разрешения.

— А без разрешения — никак?

— В нашей стране — нет. Во многих постсоветских странах иначе. В Грузии, Армении, Украине или Молдове правозащитники вправе посещать такие места в любое время, прежде всего чтобы делать мониторинг этой системы. Который, кстати, базируется на подготовленной теоретической базе. Ведь просто посещать колонию — это смешно.

Я отбыл три года на зоне и знаю, что никакой начальник тюрьмы или колонии не готов, не хочет и не будет показывать того, что на самом деле происходит в зоне. И никакая комиссия, пусть она будет из департамента исполнения наказаний или еще откуда сверху, ничего из реальной жизни там не схватит. Ведь им ничего не покажут.

Я помню эти комиссии, которые приезжали к нам в бобруйскую колонию, например, из департамента. Как нас предупреждали: так, сегодня будет комиссия оттуда — пошла грязная ругань — навести там и там порядок, поубирать то и то. Всех зеков запирают в комнате для отдыха, где телевизоры стоят, ждут, пока комиссия пройдет. Все должны сидеть по отрядам, не дай бог кто-то где будет пробегать, он может быть мгновенно наказан.

Я уже не говорю о каких-то нормальных контактах с представителями этих комиссий. Любой заключенный, который бы захотел иметь такой контакт, потом безусловно будет иметь неприятности со стороны администрации колонии. Ведь правило «не выносить сор из своей избы» на сегодня — железное. Людей, которые пытались писать жалобы в департамент или даже звонить туда, жестоко наказывали.

При мне один человек на моих глазах и несколько, о которых мне рассказали, были посажены в СИЗО на много суток просто за то, что пытались передать жалобу на условия содержания в колонии. При этом знаю, что бобруйская колония — не самая ужасная в Беларуси.

Повсюду жалобы резко останавливаются администрацией, поэтому эти посещении без методологии исследования, например, без анонимного анкетирования заключенных — это в лучшем случае такие «потемкинские деревни». Когда посетителям показывают то, что хотят показать

— А заключенный в статусе «вора в законе» без помех может пожаловаться на условия содержания членом проверяющей комиссии?

— Ну какой вор в законе будет с ними разговаривать? И вообще, какому зеку позволят разговаривать спокойно с проверяющими, тем более без присутствующих или не прослушивая?

Со мной встречи в неволе происходили дважды.

Первый раз — когда приехала областная общественная комиссия по жалобе. Моя коллега пожаловалась, что не дошло письмо ко мне, и представитель комиссии приехал, чтобы выслушать меня и получить ответ. Наша встреча проходила в присутствии заместителя начальника колонии.

А вторая встреча была с папским нунцием Клаудио Гуджеротти, она проходила в присутствии представителя департамента из Минска. Мы с епископом разговаривали, а полковник слушал.

Поэтому говорить о том, что заключенные по-серьезному относятся к этим комиссиям, не приходится. Полагаю, что департамент и МВД совершенно не готовы допускать какой-либо контроль и мониторинг пенитенциарной системы.

А для чего это делается? Чтобы реабилитировать ее в глазах белорусской и международной общественности.

— Почему вы скептически относитесь к конкретным примерам улучшения условий содержания, которые отмечают посетители? Вот появились те же современные телевизоры с плазменным экраном, разве это плохо?

— Да, показали им эти «плазмы». Но задавали посетители вопрос, на какие деньги были куплены эти телевизоры? Это были деньги, собранные у зэков? В добровольном или принудительном порядке? Между тем телевизоры, как и холодильники, покупаются в основном на деньги самих заключенных, и можно говорить лишь о том, позволят или нет.

Могу привести сотни примеров глупых ограничений, которые не имеют никакого объяснения.

Например, в СИЗО на «Володарке» мы вынуждены были варить себе пищу, потому что то, что нам давали, есть было невозможно. Хлеб и то можно было есть выборочно, макароны — нет, суп — нет. Кашу — только если заправишь чем-то своим, а просто — невозможно, поскольку это свиней кормят такой кашей, как они кормят людей. Кормили и кормят сейчас.

Так мы варили суп в пластмассовом ведерке, ведь металлический сосуд запрещены. А почему? А потому что ты, возможно, этим металлом себе что-то повредишь. В результате варили в пластмассовом ведерке, и можно представить, какое там качество воды получается.

Я уж не буду говорить об ужасной перенаселенности на «Володарке». Там рядом с нами были камеры, где на 10 коек было более 20 человек, люди спали по очереди, а из-за этого заболевания кожи, случаи туберкулеза.

В моем отряде в Бобруйске одного мальчика, который сидел уже 5 лет, забрали с туберкулезом в больницу, в отряде ввели карантин.

Это же все от перенаселенности. Например, в нашей секции было 15 человек — это нормально? Возможно, что да, если есть свежий воздух, если есть витамины. А если явный недостаток витаминов и люди, как у нас бывало, работают по две смены, чтобы заработать свои копейки? И разве комиссия посетителей это увидит? Конечно, нет.

— Вы говорите, работают по две смены? Есть сведения, что в колониях не всем хватает работы. Как это соотносится?

— Фактически там принудительный труд, потому что ты не имеешь права отказаться и должен работать. Мне полтора-два доллара в месяц перечисляли на счет из моих 7-8 долларов зарплаты. Остальные шли на плату за еду. И как за эти деньги купить себе витамины, те же яблоки или лук, или гречку? А если ты с воли не получаешь помощи в виде передач? Как за полтора-два доллара улучшить себе рацион? Это же невозможно.

Но не только материальные проблемы унижают твое достоинство. А как быть с теми кучами, которые лежат в сортирах? Если на 116 человек в отряде всего четыре дырки в туалете. Можете представить, какие горы там лежат, в том туалете, и как после этого человек себя может чувствовать?

— А посетитель может это увидеть своими глазами?

— Конечно, нет. Все убирается, очищается, а назавтра, когда комиссия уходит, все повторяется. Ведь все показуха.

— И ремонты — тоже показуха?

— Ремонты происходят в основном на средства заключенных. Вот меня освободили летом 2014, а за год до этого мы делали ремонт своей секции. Только ведро краски нам дала колония, остальное зэки должны доставать сами. Или покупать каким-нибудь способом, или выменивать.

Мы просто скинулись по блоку сигарет, и я в том числе. Хотя мне об этом не сказали, потому что со мной же контакты были запрещены, но сбрасывались все, и я это тихо сделал. Передал и предупредил, чтобы никому не говорили. Вот мы скинулись по блоку, это примерно по 10 баксов, а сигареты на зоне — как валюта. И за эту валюту нам на промзоне сделали доски для шкафа, стол отремонтировали и так далее.

Но еще раз подчеркну: материальное состояние колонии — это лишь один из компонентов содержания узников, и часто не самый главный. Самое главное — это защита достоинства человека, которой там совсем нет.

Ведь на сегодня правила внутреннего распорядка, которые распространяются на все колонии, а также Уголовно-исполнительный кодекс имеют настолько расплывчатые и неточные формулировки относительно заключенных, что администрация может или держать тебя, как всех других, или сделать тебе условия содержания невыносимыми. Будут вешать на тебя нарушении одно за другим, лишать продуктовых передач, свиданий.

Причем это касается не только политических заключенных, а всех тех, кто пытается держать себя там достойно, Не «стучать на других», не сотрудничать с администрацией. Таких администрация пытается сломать. Возможности для этого как раз и дают эти законы и документы.

И то, каким образом, например, Николай Статкевич оказался в крытой тюрьме, почему Игорь Олиневич не вылезает из штрафных изоляторов — эти же инструменты используют и против обычных зэков. Они просто взяли эти инструменты и перенесли их на политических заключенных.

— Почему, по вашему мнению, медленно идет процесс реформирования пенитенциарной системы в Беларуси?

— По моему мнению, вся эта система порочна, она не направлена на перевоспитание человека. Вместо этого воспитывается стукачество, людей приучают обманывать и скрывать эти обманы, и с таким багажом самых плохих качеств человек выходит из тюрьмы.

А там же в основном сидят молодые. Например, в моем отряде из ста человек было только 3-4 за 50 лет, все остальные — 20-25. И вот их пытаются подровнять под одну гребенку, полностью подавив человеческое достоинство.

О каком воспитание в этой системе может идти речь? Эта система требует очень серьезных реформ, для которых нужна политическая воля. Если же ее нет, а есть только вопросы, вот здесь у вас пол не покрашен или трава не выщипана как надо, то ничего не изменится.

И поэтому, считаю, система будет оставаться такой, какой она образовалась еще в советские времена. Ведь все болезни сегодняшней белорусской тюрьмы имеют корни еще с советских времен.

Источник информации: «Радыё Свабода», перевод на русский язык: «Белорусский партизан»