Этот голосовой чат можно было бы назвать «новости из мест заключения из первых уст». Потому что наш герой — архитектор и активист Вадим Дмитренок — на собственном опыте знает, что такое беларусская тюрьма для тех, кто посмел пойти против «власти». Что на самом деле происходит в тюрьмах? Что чувствуют простые люди, которые попали туда? Верят ли люди в победу? Читаем текстовую версию голосового чата.
Год назад у нас в стране прошли очередные выборы, которые могли бы, в принципе, закончиться как обычно, но не закончились.
Это была такая лавина, которой нас принесло к тем последствиям, которые мы имеем сегодня. Как результат, у многих — это попадание в места не столь отдалённые: у кого-то это Окрестина, у кого-то это пошло дальше, то есть СИЗО с последующим нахождением либо на «химии», то есть с частичным ограничением свободы, либо в колонии. Сейчас уже часто случается, что за нарушение режима на «химии» люди направляются в колонии, а из колоний в тюрьмы, в так называемые «крытые системы».
В тюрьме я встретил много интересных людей, особенно очень молодых людей, которым 20-21 год. Поражал их уровень эрудированности, образованности и воспитанности. Я очень рад, что такие люди есть и что такие люди могли бы составлять будущее нашей страны. По определённым причинам, в какой-то части, это не состоится из-за большого оттока людей из нашей страны. К большому сожалению, это отток умных, воспитанных, образованных или стремящихся к этому людей.
В тюрьмах находится очень много людей такого рода и, естественно, большинство из них находится под вниманием правозащитных организаций, но, к великому сожалению, не все. Из-за того, что им инкриминируют, в зависимости от статьи Уголовного кодекса, они автоматически разделяются на тех, кто проходит по международным стандартам политзаключённого, и тех, кто не проходит.
И вот здесь наступает достаточно неприятный момент, когда одни и те же люди стояли плечом к плечу в одних и тех же рядах, но инкриминируемая статья в лице правозащитной организации разделяет их на тех, кто может быть признан политическим, и кто не может быть признан политическим.
Само признание политическим, по большому счёту, не является целью практически ни для кого, но есть чисто практические вещи, которые отражаются на жизни человека, который находится в заключении. Вот представим в одной камере сидит молодой человек, у которого уже народная 342 статья Уголовного кодекса, и он признан политзаключенным. Соответственно, к нему идёт огромный поток писем, огромное количество информации, хоть частично она и не доходит, но при большом потоке хоть что-то, но доходит. Даже при том условии, что цензор очень сильно обрезает этот поток, ему всё равно проходит большое количество писем.
А к другому человеку, который не признан таковым, не приходит практически ничего по разным причинам. Не потому, что ему не пишут, а потому что опять-таки работает цензор. А у цензора есть же рабочее время, поэтому, естественно, он не будет ковыряться в письмах, перебирать, кому пришло письмо, кому не пришло. Соответственно, по очень простому процентному соотношению, пока он проверяет, допустим, 100 писем для того, кто признан, то единственное письмо, которое второй хотел бы получить, где-то лежит и ждёт своего времени. Это достаточно существенно отражается на психологическом эмоциональном состоянии человека, который находится в СИЗО. Человек находится в полной изоляции в информационном вакууме. Аналогичная ситуация, я думаю, касается и нахождения в колониях.
Как отправить письмо, чтобы оно точно дошло?
Никак. Никто не даст гарантии, что оно точно дойдёт, даже если это заказные письма, за которые гарантированно должны быть доставлены и за которые надо расписываться при получении, и зачитывали. Сама методика передачи писем в том же Жодино или на Володарке: в Жодино приносили заказное письмо и зачитывали его, а на Володарского просто передавали как есть. Если вы хотите доставить какую-то срочную информацию, то лучше в сжатом виде послать телеграмму. Телеграммы доходили всегда.
В каких условиях находятся заключенные?
Меня всегда удивлял тот факт, что люди, вина которых ещё не доказана, находятся в гораздо худших условиях, чем они будут находиться потом: химия, колония (за исключением тюрьмы). У каждого места условия содержания немножко разные: на Окрестина они одни, в СИЗО — совершенно другие. И отношение в этих местах разное. Почему? К тем, кто отбывают административный арест, сейчас относятся очень жестко, им не дают практически никаких «тюремных благ»: так называемая «вата» (матрас), еда и всё прочее. Администрация прекрасно понимает, что эти люди выйдут в ближайшее время, и поэтому с них спроса никакого и можно делать, что хотят. У тех, кто сидит по уголовным статьям, несколько иначе: периодически происходит медосмотр, потому что никто не хочет отвечать за какие-то побои, поэтому как таковых прямых издевательств нет, если человек не нарывается сам. В общем и целом, обычное тюремное содержание. Еда чаще всего совершенно никакая, иногда качество улучшается в случае проверки. А так люди держатся за счет передач, за счет возможности получить денежный перевод и закупиться в местном магазине. Этот нюанс очень сильно спасает в этих местах.
Верят ли заключенные в победу?
Там люди живут надеждой на какие-то изменения. Мне тоже казалось, что пройдёт определенный промежуток времени и вот-вот. Потом эта граница отодвигалась, я и некоторые люди уже вышли, а «вот-вот» всё не наступает. И со временем приходит осознание того, что это всё затянется на достаточно долгий промежуток времени, поэтому по большому счёту ничего, кроме надежды, не остаётся, хотя многим тяжело воспринимать эту действительность. Потому что есть такая поговорка: «До мягкого знака срок — это ещё более-менее, но когда срок уже с мягким знаком, то уже тяжело». И поэтому, когда людям даётся по 7, 10, 11 лет, то это психологически воспринимается очень тяжело, каким бы ты сильным человеком не был.
Фото: Belsat.
Материалы по этой теме:
