Стал многодетным – жди гостей из социальных служб. Интервью c Оксаной Храповицкой.

Е.И.: Оксана (имя изменено по соображенимя безопасности, далее О.Х.), расскажите, пожалуйста, немножечко о себе.

О.Х.: Я занимаюсь бизнес-консультированием маркетинговых стратегий. На текущий момент работаю специалистом по маркетингу в печатной компании. У нас многодетная семья, у меня трое детей: две дочери и сын. Семья полная, благополучная и вообще, и в смысле нашего законодательства. Мы не стоим на каких-то учетах, мы не являемся алкоголиками, наркоманами и подобными социальными элементами.

Однако, то, что мы многодетная семья – сразу как будто на нас вешает клеймо, ставит нас в ряд с откровенно неблагополучными семьями или с малообеспеченными. И это происходит автоматически: стали мы многодетной семьей, нас сразу перенесли из списков нормальных в списки ненормальных. Бах, и все. Это, конечно, обидно, особенно мне, ведь я выросла не в самом благополучном районе города и не в самое благополучное время: частный сектор и 90-е годы. Я их видела, эти семьи. Знаю, что такое неблагополучные; я знаю, что такое семьи алкоголиков не понаслышке, они были моими соседями. И я знаю, как страшно быть ребенком в такой семье, я ведь видела ужасы этих семей – в частном секторе, как в деревне, не скроешь ничего. Я помню ребят, которые учились со мной в классе, которые оставались на второй-третий год в школе. Знаю, через какой ужас общественного прессинга и личной трагедии они проходили. Мне было непонятно тогда, почему взрослые, которые должны им помочь, просто ставят на них крест и отталкивают от себя. Для меня это и есть ужас. И когда мы в этом году поменяли доставшуюся мужу в наследство однокомнатную квартиру на частный дом в пригороде, началась моя история.

Хотя у нас есть и трехкомнатная квартира, но мы решили немного пожить в доме, ускорить ремонты, сделать эдакую мотивацию. Мы перевели в местную школу и в местный садик своих детей. Мы собирались пользоваться домом вовсю, а затем, наверное, проживать там, хотя прописаны в городе, в трехкомнатной квартире.

А поскольку старшая дочь ходила на вторую смену, и муж работал в городе, он решил жить в квартире, а я перебралась с младшими в дом, для контроля ремонта. Параллельно у меня разорилось предпринимательство, я его закрывала, потребовались деньги, пришлось чуть ужать пояса и затянуть ремонт. Дом небольшой, 54 квадрата, но деньги то нужны. Но, видимо, со стороны это выглядело, как то, что мы с мужем разошлись.

Это абсолютно было не так, просто ритм разный – нам в 6 вставать, ему и старшей можно в 10, соответственно, ложимся в разное время, немного мешаем друг другу. А тут – удобно, разное жилье, можно отделиться.

Когда я переводила дочку в школу, вопросов ко мне не возникло. Никаких там: «Давайте ваш дом посмотрим!». Мне сказали: «Да, хорошо, вот вам бумажка, потом принесите такие документы, такие документы».

Это к тому, что если бы этот вопрос изначально был в повестке дня, если бы меня предупредили, что будут проверки, то могли бы и сразу посмотреть на состояние дома, оценить. Оно потом им не понравилось, а тогда ведь никто ничего не сказал, могли бы сразу на месте все мне высказать, я б детей и не перевозила. А от школы до дома 3 дома всего, там даже далеко идти не надо. Сказали бы по-человечески: «Вы знаете, у вас дом, как бы, не совсем в хорошем состоянии, он по сути в аварийном, давайте вы не будете сейчас спешить переводиться сюда, а приведете дом в порядок и потом переведетесь». Я бы и не спешила. Ремонтировала бы без детей.

Произошло же не по-человечески: неделю назад мне ничего не сказали, я оформила документы, перевели детей, и вот через неделю приходят с проверкой, акт составлять. Я тогда ничего не заподозрила. Не было ощущения опасности. В городе у меня тоже такой акт составляли, но там, как оказалась, совершенно другие требования!

А у нас, например, предыдущие жильцы обоями проводку заклеили, мы и отодрали обои. До бревен, чтобы сделать по стандарту, по нормам пожарной безопасности. Переносили где-то розетку, где-то провода проложили временные, дырку сделали на чердак, чтобы трубу осмотреть. Снаружи ведь на крышу дома еще опаснее лезть, лестница специальная нужна.

Причем именно в этом месте планировали ставить постоянную лестницу! И приходят. А я в сапогах (в деревне, по моему мнению, это вообще-то нормально), лук разложен для сушки.

Причем, вроде, прийти должна была только классная, а вваливаются три человека, сами в сапогах. Возникает стресс, начинаешь нервничать, а им только это и надо. Я человек, для которого мой дом – моя крепость. Если я кого-то не приглашала – это нарушение моего личного пространства, моих границ.

И ты начинаешь нервничать. Причём, я работаю со студентами, я публичный человек. Но отношение такое, что ты сам себя чувствуешь студентом. Покрутили носами, ушли.

Через две недели звонят: «Нужно составить повторный акт, мы придем у вас смотреть опять».

А у меня как раз работа меняется, договор временный, я как-то это упустила из виду, меня и записали в тунеядцы. Хотя у меня дети до 12 лет. Приходит социальный педагог и вручает мне бумажку: вызов на комиссию по правонарушениям. Строго обязательно, но почему-то в два часа дня. А я только на работу вышла.

Спрашиваю: «Где тут реквизиты, где причина вызова? Где дата? Где подпись?» Никакой ссылки на закон, то есть, по какому закону я должна прийти на эту комиссию.

Я ровно такую же могу написать от своего директора: мол, я к вам приду завтра проверять компьютеры, потому что наше предприятие относится к Министерству связи. Мы будем следить за лицензионностью вашего ПО».

Стоим мы на улице, разговариваем, а она и говорит: «Так что, вы меня не пустите в дом?»

«Я, – говорю, – пущу. Вы можете посмотреть, но там пока особо ничего не изменилось. Вы ж мне помощь не оказываете, крышу перекрыть не поможете, а ее первой надо делать, до зимы. Кредитов выбить на ремонт не поможете, помощников не дадите, Только ходите и смотрите. А смотреть, ну смотрите».

Через пару дней звонит мне классный руководитель моего ребенка и диктует: «Мы написали вот так и так. И последней фразой добавляет – и привести в порядок придомовую территорию»

«Подождите, – я переспрашиваю, – что это означает? Дайте конкретный список – что именно вам не понравилось. А то так любой написать может».

А в доме-то на территории я даже своим детям босиком запрещала бегать – от предыдущих жильцов и стекло битое в земле, и гвозди ржавые. Копаешь в перчатках, а попадается все острое, опасное. Я не могу это все за указанный срок перекопать и в порядок привести так как я это понимаю. Ветки собираю, они лежат. Соберу все, сожгу. Не могу же я по частям это все убирать?

«Ну ладно, хорошо, я тогда это писать не буду, – классная отвечает, – раз вы не согласны».

И вроде затихло все… Но через пару недель снова звонок, социальный педагог: «Сейчас к вам приеду!»

Е.И.: Это уже третий визит?

О.Х.: Да, да, это уже третий визит. «Я приду к вам». Причем не спрашивает, буду ли я. «Приду в понедельник в 5 часов».

– Цель вашего визита? – уточняю я.

– Мне некогда с вами разговаривать, если вас не будет, я так в акте и напишу.

– Ну вы можете объяснить, что происходит, зачем вы ко мне ходите?

– Я не обязана вам ничего объяснять, я приду, приедет комиссия, к нам пришла бумага.

Какая бумага? Меня выбило из колеи, нервы. Я весь день рыдала, плакала, я звонила всем, кому могла звонить, писала, потому что не понимала, что происходит. Вспоминала неблагополучные семьи из детства, и вот я в этом самом ряду! На работе директор даже заметил, предложил немного в частном порядке деньгами помочь, чтобы я просто не плакала больше на рабочем месте.

Е.И.: На работе?

О.Х.: Да. А ведь вопрос не в деньгах, а в прессинге. Я даже классной руководительнице старшей дочери позвонила, спросила: «Елена Петровна, дорогая, миленькая, могу ли я перевести детей обратно в нашу школу? Не будет ли там директор против?» «Нет, все будет хорошо. Но, – говорит, – что у тебя случилось?»

Я ей начала всю эту историю рассказывать, разрыдалась. Она попросила подождать, и куда-о сама позвонила. Хорошая женщина, пожилая уже, опытная учительница. Поругалась там с кем-то, высказала им, сказал, что если уже такие семьи будут записывать в неблагополучные, то на стране крест ставить нужно. Но говорит, потолка у вас нету, это проблема. А потолок-то есть! То есть в акте уже наврали. А потом началось. Звонит социальный педагог: «Зачем вы там нажаловались, надо было тихо сдаться и подчинится! Я к вам в холодильник не лазила!».

В конце концов, перезвонила Елена Петровна и предложила забрать детей и перевести их назад. Я на эмоциях позвонила в садик и сказала, что забираю, пусть готовят документы. Воспитательница успокоила, поговорим лично, когда придёшь за ребенком.

А последней каплей я уже накопившееся написала на сайт школы. Написала им электронное обращение, что буду забирать ребёнка из такой плохой школы. Это было прямо перед каникулами (то есть нас вот так всю первую четверть мурыжили). Перезвонила социальный педагог, и сообщила, что ко мне не поедет, хотя по плану должна была провести лекцию о безопасности детей на каникулах. То есть, тема резко изменилась.

Е.И.: Они так ко всем родителям ходят и рассказывают?

О.Х.: Да, первый раз слышу. Да и это изначально было в ультимативной форме, плюс какой-то акт. А потом оказалось, что лекция, да еще и необязательная.

Мое письмо директору попало только после каникул. Он мне позвонил лично, пригласил на беседу когда удобно. И мы с ним в спокойной атмосфере поговорили. Я объяснила, что есть квартира в Витебске, этот дом – не единственное наше жилье. Если мы не будем справляться с ремонтом, то переедем. Зимой мы тут не жили, сами не знаем, насколько будет тепло. «Если я буду видеть, по своим критериям, что проживать некомфортно, мы вернемся в город, в квартиру, но от вас это никак не зависит».

За каникулы мы с мужем по максимуму старались ремонт сделать, но объем такой, что мы не смогли, как финансово, так и физически. Очень много проблем оказалось в доме.

Мы решили пока жить здесь, но муж будет возить всех в город в школу и садик. Вообще, мы им и раньше то говорили, что если будет некомфортно, если какие проблемы с системой отопления, то мы уедем. Но это никто нигде не зафиксировал, а может им вообще на все это плевать было.

Директор школы попросил звонить если проблемы. Извинялся за починенных, с ним все понятно, бумагу спустили, работы другой нет, все боятся ее потерять, особенно в сельской местности, где есть только недостроенный магазин, центр обслуживания населения, ФАП [Фельдшерско-акушерский пункт], банковское отделение, которое работает полтора дня в неделю. И это 8 километров от областного центра, от Витебска, а ведь даже не пятьдесят! Ни афиш, ни кино, ни описания мероприятий даже в соседнем городе – ничего этого нет. Клуб есть, но работающим я его не видела. Даже электричество ночью отключают, точнее – напряжение падает. Скажем, светодиодные лампы тухнут, а лампы накаливания еле тлеют и как елка новогодняя играют.

И директор в общем-то сказал, что они пока все-все вопросы по нашей семье приостановят, но очень просил больше не жаловаться в верха. У них там своя война, конечно, идет: им звонила женщина, которая курирует непосредственно этих соцпедагогов, и «пропесочивала». А та история, что случилась со мной – это искажение системы на нижнем личностно-профессиональном уровне, погоня за циферками, за планом. Все боятся потерять работу, и начинается. Я некоторое время в системе образования работала, что-то понимаю, но как родитель просто не могу это оставить без внимания.

Конечно, все собралось вместе: и смена работы, выход на новую работу, изменился ритм жизни, начало учебного года (всегда расходы), да и усталость.

Я не считаю, что я сделала что-то неправильно, я защищала своих детей.

 

Е.И.: Вы говорили, что Вы с детьми разговаривали, объясняли им, что может быть. Расскажите подробнее, пожалуйста.

О.Х.: Да. Я поговорила со средней дочкой. Старшая, думаю, легче все переживет, ей 12. У средней и малыша, конечно, был стресс. Причем средняя у меня – такая дама взбалмошная и немножко агрессивная, любит поспорить, молчать не будет. Вот я ей и объяснила. Дети болтливы, могут ляпнуть не подумав, например, нечто из своих фантазий, не неся отчета за последствия. Ты ж и прикрикнуть можешь, чтоб ее от компьютера оттянуть, и физически иногда будешь воздействовать, никуда от этого не денешься, это воспитательный процесс. Но одно дело на практике, а другое – оформленное в слова. Пожалуется классной, что папа на выходных ее побил. Было одно, а учитель представит по-другому, мы ж видим – врут они безбожно, добавляют своего. Поэтому я со средней поговорила: «Если тебе задают какие-то вопросы, спрашивай: а зачем вам нужна эта информация, а что конкретно вы хотите узнать? Спрашивают про холодильник? Расскажи. А если про папу-маму, то как они с этой информацией дальше поступят? Как используют? И рассказала, что в конце концов, могут забрать ее в детский дом. Они очень боятся детского дома. Проинструктировал: если из школы увезут – не бояться, смотреть в окно, запоминать названия, куда повезут. Дала телефон. Дала номера. Особенно службы «Ангел», звони сразу туда, потому что искать тебя будем через них, сообщи, где ты находишься.

Телефон спасательной службы «Ангел» нужно знать, потому что звонить в милицию, я считаю, бесполезно. Это мое мнение. Если ребенок просто заблудился и позвонил в 102: «Простите, я заблудился, мне нужно попасть домой», то все, родители попадают на учет. И будет как со мной, проверки, проверки. Этот ад. Если ты позвонил в службу «Ангел», тебе помогут: найдут, покормят, оденут, родителям завезут. Я инструктировала детей, приводила случаи, когда детей воруют, как их воруют, показывала ролик, как уводят детей с детской площадки.

Инструкции по убеганию – это не совсем правильные инструкции, однако, надо объяснить детям, как вести себя в этом детском доме, что делать дальше. Я не буду знать в каком конкретно они детском доме. Поэтому они заучивают наизусть мой телефон, хотя, наверное, некие сволочи могут просто не дать позвонить мне. Бежать из детского дома бессмысленно, найдут, вернут туда же.

Меня пугает то, что забирали детей без судебных решений, без каких-то документов. На чьей стороне тогда, получается, система образования, система здравоохранения, на стороне ребенка, на стороне закона или на стороне беззакония? Если ребенка помещают в интернат только после того, как получено судебное решение о том, что родители лишены родительских прав, то тут все законно. Если можно делать законно, почему делают незаконно? Зачем придумывать все эти комиссии, у которых нет никаких полномочий? Это воровство, и система образования или система здравоохранения потворствуют этому.

Я десять лет задаюсь вопросом, откуда у нас такое количество бездомных детей, откуда интернаты? Войны-то нет, и давно не было. При этом, личный пример: напротив дома моих родителей живет конкретно неблагополучная семья, эталон неблагополучия. Они к нам переехали, когда их младшей девочке было 5 лет, а сейчас она уже большая, у нее свой ребенок есть, но она продолжает жить в тех же самых условиях, когда дом – не дом, а руины. И живет она там с маленьким ребенком! Но что делать? Если что-то делать так, как делают у нас, то ее лишат родительских прав, заберут малыша. Не ее с малышом куда-то отправят, а у нее заберут. Потому что нету в стране зон временного пребывания матери и ребенка, попавших в трудную ситуацию. Попала в ситуацию, распрощайся с детьми. А на помощь не надейся, не государственное это дело, попавшим в беду помогать!

Чтобы такая женщина она могла восстановиться, стартовать, пойти дальше, начать учиться, работать – ей нужна помощь. А кто? Родителей нет, сестер-братьев нет. Ни дополнительного образования получить, ни как-то устроиться. Даже поговорить ей, по сути, не с кем, по-человечески чтобы: «Мне нужна помощь». А службы такой нет. Я более чем уверена, что многие неблагополучные семьи все равно остаются без внимания. С ними сложнее, а статистику проще дотянуть нами, многодетными. Они составили акт, они написали, они отписались, ребеночка поставили, все. А реальной работы нет.

К примеру, алкоголизм. Это ведь болезнь. Можно, конечно, сказать: «перестань пить». Так и в рекомендация к Декрету 18 написано… Но ведь не перестанут. А написать «болезнь» статистика не позволяет. Потому что тогда надо карточку заводить, меры принимать, лечить. Цифры испортятся. А то, что человеку нужно реально лечение, лечение у психиатра, у нарколога, помощь, чтобы как-то выбраться из ситуации, из которой он сам уже не может? Наша система не помогает в этом случае.

Е.И.: А как на эту ситуацию реагировал папа?

О.Х.: Это прошло мимо него, потому что звонили мне. […]

Звонят мамам, папам не звонят. Разбираются с мамами. Мамы – большинство на всех родительских собраниях. Хотя у нас папа ходит. Он разбирается, что там у старшей в школе, почему двойка по музыке.

Но обычно мамы этим занимаются. Почему так, я не отвечу на этот вопрос.

Интервьюировала Евгения Иванова (Е.И.)