Приятная компания на ближайшие сутки в ИВС

…Однако сразу после суда я всё же подкрепился. Мне ведь передали родные и соратники еду с собой. А для обстоятельной голодовки необходимо набраться витаминов. Вот и съел вечером фрукты, запив их чистой водой и соком.

Моим сокамерником оказался живенький дедок лет 70-и. А так как он ранее неоднократно сидел в местах лишения, мы нашли много общих тем для разговоров. И разницы в возрасте абсолютно не замечалось. Его звали Саша. Дали — 10 суток.

— Да уже лет 20 прошло, — говорит он, — как погасли мои судимости. Но тут произошла кража у одного из соседей. А какой-то опер любопытный накопал, что я ранее сидел. Вот и давай меня «крутить»: ты, не ты; а может, знаешь кто. Говорю ему: «Не я. И по какой причине должен знать, кто это? У меня что, расписку разрешающую на кражу берут»? Я уже давно отошёл от всякого. Благодаря жене своей. Но что они могут сделать? Подержат 10 суток. Ну дадут ещё трое за санкцией прокурора для выяснения… А дальше законные причины заканчиваются.

Выяснилось, Саша живёт в деревне. Но родился он в Латвии. Был сыном военного, поэтому ездили по всему Союзу. Однако остановились в Могилёве. Там и жил долгое время. За свой век он отсидел в общей сумме около 30 лет.

— Да всё по-мелкому, — говорит он. — Кражи, в основном.

По общению можно сказать, что сидел и видел он прилично. Отбывал наказание и в Гродненской крытой, и в украинской Виннице… Истории, байки, выдумка — всё перемешано в кучу. Но ведь так интересней. Коротали время и за сканвордами. Их мы совместно разгадывали вслух. И часто «тупатели» (ходили) по камере. А так как пространство маленькое (около 9 метров в длину), шли друг за другом от окна к дверям. И походы эти могли затягиваться на долго.

Дискутировали на разные темы. И по поводу политики, и по социальным проблемам. Любую тему брали, и «разгонялись» (разбирали её, обсуждали). Вспоминали, как и что делается: «ружьё», например, или «дороги». Тюремная тематика, конечно, преобладала. Ею были пропитаны все темы. Даже моя голодовка.

Саня не поддерживал таких мер. Однако относился ко мне с пониманием. Я ведь мог объяснить причины и цели этого своего шага. И хоть мой сокамерник удивлялся, почему меня не переводят в одиночку (так положено по внутренним наработкам пенитенциарной системы). Однако и подтрунивал Саня часто. Предлагал поесть, пока не видят. Рассказывал, как однажды у них в зоне «голодовали» камерой те, кто стремился в авторитеты.

— У них под матрасами и нарами была еда. Но менты это знали. И когда «хозяин» (начальник колонии) зашёл к ним, то сразу откинул один матрас. После этого приказал перевести «голодающих» в другую камеру. Вечером те отказались от своего «кипиша».

Может показаться, что таким образом Саня пытался переубедить меня. Однако это своеобразный арестантский юмор. Таким образом опытные зэки проверяют, на сколько ты убеждён в своей правоте. Сдался — никто не упрекнёт. Но запомнят. А в случае чего — и припомнят. Поэтому такое подтрунивание даже веселило. А как ещё можно поднять настроение в камере до неимоверных высот?..

Опера дёргали Саню почти ежедневно. Выведывали, что знает, о чём расскажет и так далее.

— По всему вижу, — говорил мой сокамерник, — что по этому же делу приняли ещё кого-то. И эти люди, наверняка, сидят здесь. Только, походу, в сознанку никто не идёт. Но мне то бояться нечего. Ведь я уже больше 20 лет в завязке с криминалом.

О своей жене он говорил: так: «Вот на сутки посадят, так ничего не передаёт. А если уже на СИЗО, так тут же в слёзы. И там уже заботу будет проявлять неимоверную».

16 марта меня вызвал начальник ИВС на беседу. Именно в этот день я написал официальное заявление на голодовку. Максим Валерьевич (так зовут начальника) начал с того, что заявление надо писать не на его имя.

— Писать надо на прокуратуру, — сказал он. — Да и составить более грамотно не мешало бы.

Так и составили. А в процессе переписывания жалобы завели разговор о разном. Максим Валерьевич рассказал, что пока нет финансовой возможности у ИВС Бобруйского горисполкома улучшить условия содержания в камерах. Это большие деньги. Поэтому стараются они, как могут. Рассказал о питании. Как оказалось, его заказывают в бобруйском кафе «Глория».

Затронули и тему моего теперешнего нахождения в ИВС.

— Хоть поговорить сможешь нормально сейчас. А то, наверное, пьющие сокамерники. С ними то не о чем побеседовать.

— Да есть о чём, — говорю я. — Мой сокамерник тоже ранее сидевший. Поэтому тем — уйма. Ведь такие люди часто начитанные. Да и совместное проживание в камере им знакомо. Поэтому никаких проблем не возникает.

— А как отношение моих сотрудников, — спрашивает он? — Не позволяют себе лишнего?

— Нет. Всё в норме. Довольно приязненно относятся. А что лишнее они себе могут позволить?

— Ну, небось, как выйдешь, напишешь уже о плохих условиях, сотрудниках, еде?.. Ведь я знаю, что ты на суде говорил по этим вопросам… И журналистам тоже…

— Если ещё по поводу условий можно что-то сказать, то по поводу остального — нет, — говорю я. — А касаемо плохого кормления, о котором я говорил, так перед судом обед не очень попался. Налили черпак юшки и пару капустных листиков там плавало. Так я подумал, что здесь так кормят. Но сейчас вижу, что дают сокамерникам. И это вполне пристойная еда. Поэтому и говорить мне плохо об этом нечего. У меня ведь принцип — никогда не лгать, даже в шутку.

Разговор длился около двух часов. Впечатление о начальнике ИВС осталось, как об адекватном человеке. Причём грамотном и приятном собеседнике.

Когда я вернулся в камеру, там, помимо Сани, было ещё два человека. Я удивился. Ведь до этого нам закидывали людей только ночью. А утром, если это не выходные, увозили на суд. И больше мы их не видели.

Выяснилось, что этим двоим осталось сидеть одни сутки. До этого они были на втором этаже. Один из новых сокамерников — обычный выпивоха. Хоть и образование, как видно, какое-то имеет. А второй — Сергей — также ранее был судим. Вот ему-то и принесли на следующий день сюрприз…