Недавно было опубликовано совместное расследование немецкой газеты Die Tageszeitung и французского издания Disclose о сотрудничестве шведской компании IKEA с беларускими поставщиками, которые использовали труд заключенных, в том числе политзаключенных. Напомним, что базой для журналистского расследования послужили в том числе материалы «Нашего Дома».

Мы поговорили с человеком, который сам прошёл через беларускую пенитенциарную систему. Бизнесмен Александр Кнырович, исходя из собственного опыта рассказал, как там устроен деревообрабатывающий бизнес.

— Как заключённые в колонии оказываются на мебельном производстве? Как выглядит этот механизм?

— Кнырович: Для начала я должен уточнить, что в колонии именно в ИК-3 есть два разных участка, связанных с обработкой дерева. Есть деревообрабатывающее производство, достаточно большого размера, такой полноценный цех метров 600-800, где установлены станки для распиловки и другое оборудование. И отдельно есть маленький участок, где происходит сборка мебели. Но это несколько не то, что имеется в виду под мебельным производством. Это маленький участок, где из готовых ДСП просто по каким-то мелким заказам собирают для кого-то мебель. Поэтому мы, скорее, должны говорить про большое деревообрабатывающее производство, куда поступает лес-кругляк и где потом что-то пилится.

— Как выглядит механизм попадания туда людей?

— Во-первых, каждый осужденный, который прибывает в колонию, попадает на двухнедельный карантин. Это было еще до того, как появился ковид. Это отстойник, где люди, во-первых, просто проверяются на санитарные нормы, они там сдают анализы, ну, а, во-вторых, к ним присматриваются. Люди в карантине живут отдельно.

И вот за несколько дней до окончания карантина происходит комиссия, где начальник производства плюс кто-то из офицеров этого карантина проводят собеседование и принимают решение о том, к какому цеху будет приписан тот или иной человек. И вариантов основных три: швейка, деревообработка и разборка металла.

Плюс есть отдельные случаи — кухня, может быть, в какие-то еще сопутствующие службы. Но это редкость, потому что туда обычно из карантина сразу не попадают. А так есть три основных цеха. И если у человека нет ограничений как у инвалида или нет ограничений как у пенсионера, то он попадает в один из трех цехов на выходе из карантина.

В последующем в ходе отбытия наказания люди могут перемещаться между цехами, но это означает, что что-то произошло. То есть, в нормальной стандартной ситуации люди между цехами, к которым они приписаны, не перемещаются. Для того, чтобы переместиться, нужно это как-то обосновать, написать заявление, договориться либо тебя могут переместить в качестве наказания.

Самый тяжелый участок – это цех разборки металла, там самая дурацкая работа вручную фактически с помощью большого ножа разделять провода от изоляции, изоляцию от металла. И это такой способ наказания – послать на разборку металла на постоянную работу. А в целом процесс попадания выглядит вот так.

Мой личный опыт был таким. Я попал в колонию и предполагал, что мои усилия по работе, реальной работе, как-то связаны с моим процессом отбытия наказания в том плане, что если ты нормально работаешь, то, я предполагал, что можно раньше уйти домой, например, через УДО или замену вида наказания. Но поскольку за 20 с небольшим месяцев в СИЗО я очень устал просто сидеть на нарах, то я сам сказал: «Ребята, у меня большой опыт, я хотел бы поработать. Подобный цех был когда-то у нас, в Копыле, и в общем я готов потрудиться». То есть, по сути, я проявил собственную инициативу, меня вписали именно к этому цеху деревообработки.

— Может ли заключенный отказаться от работы (основной или дополнительной), которую ему предлагают?

— Это нарушение режима и это вызывает, конечно, агрессию. Потому что раз Администрация решила – надо выполнять. И фактически отказ от работы – одно из серьезных нарушений, которые прописаны в Уголовно-исполнительном кодексе в качестве основания для наказания, для серьезного взыскания.

Соответственно, человек, который просто отказывается от работы, в результате, через несколько итераций попадает в штрафной изолятор. Если он продолжает это делать, то это продолжает считаться большим серьезным проступком. Сначала наказание простое в виде лишения посылки, передачи, потом ШИЗО, потом можно оказаться и в бараке усиленного режима, можно «уехать и под крышу», в тюремные условия. Фактически отказаться от работы невозможно.

В колонии, кроме обязательной работы, есть еще понятие «дежурство». Предполагается, что человек, который живет в колонии, должен сам себя обслуживать. Он какое-то время убирает снег, какое-то время подметает плац, какое-то время делает что-то еще, но, естественно, что не относится к тем работам, которые нормального человека выполнять не заставишь. Туалет моет отдельная группа людей. Интересная история, но это к нашему сегодняшнему разговору не очень относится. Официальный отказ от работы – это нарушение условий отбытия наказания, и это влечет за собой последствия.

— Часто можно встретить мнение, что подобная работа идет на благо самим заключенным и они охотно за нее берутся. Так это или нет?

— Если сказать из общего, то, когда человек работает, когда человек занят, ему, конечно, сидится гораздо легче. Поэтому если бы эта работа была бы организована хорошо, так как положено, по правилам трудового законодательства, если бы это были нормальные санитарные условия, нормальное оборудование и все остальное, то, конечно, она бы шла бы в плюс всем. Но поскольку бардак абсолютный, поскольку никаких условий нет, поскольку нарушаются все возможные нормы, то, конечно, к работе в целом отношение негативное.

Если бы это была нормальная работа, то, в подавляющем числе случаев, никто не избегал бы работы, а если бы за нее еще и платили адекватно, то люди с удовольствием бы работали. Но надо сказать, что в колонии ИК-3 была одна особенность. Поскольку это раньше была колония, которая считалась «малолеткой», то цеха эти не большие, ну, то есть, при желании, туда можно загнать много народа, но, по сути, с учетом малого количества оборудования там было загружено реально человек 200.

А колония – это было 1600 человек, когда я приезжал, и 1000 человек, когда я уезжал. Соответственно, работы нормальной, ну, относительно нормальной, есть только для 200 человек. И фактически эти 200 человек, если убрать оттуда тех людей, для которых работа, как я сказал, на разборке металла была наказанием, то оставшиеся люди добровольно шли и очень хотели работать. Почему? Потому что для всех — зарплата в один рубль, но для тех, кто реально трудится, — для тех, кто реально там бьет поддоны или шьет рукавицы, — у них зарплата от 30 до 50 рублей.

То есть, они могли заработать абсолютные копейки, которые, конечно, зарплатой нормальной признать нельзя, но зато за эти деньги они могли пойти в магазин три раза в месяц и купить себе всякую необходимую мелочь: сигареты, чай, сахар, мыло, зубную пасту. То есть, такие простые и необходимые вещи. И если человека, снаружи никто «не греет», то есть, у него нет родственников, которые могут ему присылать деньги, то единственный способ обеспечить себя чаем и сигаретами – это идти работать. Поэтому были люди, которые с удовольствием шли и там простейшим способом зарабатывали себе эти копейки добровольно. Но добровольно именно в таком смысле, что иначе они окажутся совершенно без денег.

— Что получает заключенный, работающий на деревообрабатывающем производстве? Деньги или что-то еще?

— Ну, во-первых, я уже сказал, он получает, если работает, от 30 до 50 рублей, это его зарплата. И тут надо сказать, что абсолютно очевидно, что такая зарплата запрещена в стране.

Я полагаю, что колония использовала не очень законные вещи. Я думаю, что колония начисляла всем вместе минимально возможный объем зарплаты, — там 200 с чем-то рублей, а потом вычитала из нее в принудительном порядке какие-нибудь расходы на проживание этого же человека, отдавая ему вот эти копейки.

Так вот, кроме того, что человек зарабатывает эти деньги, если он долго и хорошо работает, не создает конфликтов, а еще выполняет какие-то указания (например, иногда надо выйти в дополнительную смену или что-то еще сделать), то, конечно, он первый на получение всяческого рода возможного поощрения. Это дополнительные звонки, дополнительные передачи или дополнительное свидание.

Это делается по нормальным человеческим понятиям и в общем случае руководство колонии ведет себя в этом смысле относительно лояльно. То есть, эти люди поощряются регулярно, если они не находятся в каких-то конфликтных отношениях. Это считается нормальным: мы не можем вам платить, значит давайте хотя бы что-то еще. Что-то иного материального они точно не получают.

— Насколько жестоко обращаются с заключенными, работающими на деревообработке?

— Реальную жестокость я встречал в отношении очень отдельных людей, и это не относилось к работе. Я не могу себе представить, чтобы какой-то контроллер или милиционер в колонии ударил заключенного. На моих глазах этого не было никогда. И я не могу себе представить, чтобы в колонии ИК-3 это было, а особенно чтобы это было на уровне постановки задачи со стороны администрации. Все делается совершенно другими способами.

Например, есть такой «холодный дворик» на КП2 (контрольно-пропускной пункт между жилой и промышленной зонами). Вот там есть такой маленький дворик. Если на улице -15, то загнать туда человека на восемь часов постоять, просто постоять в этом дворике восемь часов на морозе, — стандартное наказание. Его никто не бьет, никто ничего с ним не делает, но вот такой способ.

И такой метод наказания использовался регулярно. В моем понимании, это садизм. Каких-либо физических наказаний заключенных боятся сами милиционеры, потому что у милиционера свой собственный страх, что приедет прокуратура или проверяющий из УДИН, и накажут уже его.

Но есть и другая проблема. За время моего отбытия наказания на этом деревообрабатывающем производстве, из-за не соблюдения требований техники безопасности, было отрезано около 10 пальцев. Это такой – расходный материал.
Был и смертельный случай, когда человека с признаками инсульта (инфаркта) просто не пустили в санчасть.

— Сейчас многие СМИ пишут, что европейские потребители годами покупают мебель и другие изделия, произведенные из беларуской древесины производств, связанных с принудительным трудом осужденных, в том числе политических заключенных. Вы можете это как-то подтвердить или опровергнуть?

— Я могу точно подтвердить, что заключенные трудятся на производстве, что политзаключенные в первую очередь ставятся на производство, им очень трудно избежать такого назначения. Если остальные, как я уже сказал, подавляющее большинство граждан колонии трудится формально, то есть, они причислены к тому или иному цеху, но они там выходят на работу в резервную бригаду два раза в неделю, пришли, походили кругами, что-то принесли, что-то отнесли и пошли в казарму, то политзаключенные работают, работают каждый день, — на моей практике так было.

Политзаключенным точно за это либо ничего не платят, либо платят 1,5-2 руб. за рабочий день. То есть, меньше доллара в день. То есть, это абсолютно можно отнести к рабскому труду на все 100%.

Но я не могу соотнести выпуск конкретного вида деревяшек в колонии и связать их с IKEA или другими крупными брендами, но я абсолютно убежден, что такая же ситуация с уровнем оплаты и условиями во всех других колониях. И, если мы знаем, что какая-то продукция из колонии пошла на одно предприятие и потом она попала в IKEA или другой большой мировой бренд, то на 100% это означает, что в этой продукции есть рабский труд политзаключенных.

Политзаключенный не может избежать работы и политзаключенному не платят какие-либо достойные деньги, потому что рубль в день – это не деньги в любом случае. Хорошо еще, если ему заплатят этот рубль. Поэтому тут я могу на 100% утверждать, что, да, это стандартная практика.

— Как вы сами оцениваете беларускую тюремную систему именно с точки зрения бизнесмена, понимающего как организованы все процессы?

— Ну — дерьмо! Дерьмо на палочке! Потому что я, имея цех такого размера, имея то оборудование, которое у них стоит, имея фактически бесплатный труд политзаключенных и имея доступ к сырью (я видел почем сырье въезжает в колонию, это минимально возможные цены, это не бесплатно, но это очень низкие цены). И если цех там выдавал продукции на 8 тысяч долларов в месяц, то в моих глазах, если бы это был мой цех, на том же оборудовании с тем же количеством людей, должен был бы выдавать продукции тысяч на 50 долларов минимум в месяц.

Эти условия порождают, при том, что это бесплатный труд, вопиющую неэффективность. Самое главное другое — ни у одного человека в колонии нет цели, я утверждаю про колонию ИК-3, нет цели сделать из этого эффективное производство. У всех людей, которых я там видел, план простой — прожить еще один день. Я говорю сейчас про Администрацию колонии. И мерить этот труд категориями бизнеса просто не представляется возможным. В реальной жизни такой бизнес не выдержал бы и одного месяца существования.